— В этом случае, коллега Мартин, наш диагноз будет ситуативен: синие пилюли и темная микстура[4], не возражаете?
Затем, бряцая связкой ключей, ранее принадлежавшей мистеру Симпсону, Стивен отправился в сторону кормы, в каюту миссис Воган. Он заметил, что крыс в канатном ящике стало поменьше, а, поскольку корабельные крысы неплохо предсказывают погоду, то все выглядело так, что предсказание цыганки вполне могло оправдаться, хотя бы на ближайшие дни, тем более, среди нескольких оставшихся два самца выглядели явно нездоровыми.
Он постучал, отпер дверь и застал миссис Воган в слезах.
— Давайте, давайте — он сделал вид, что ничего не видит, не теряйте времени, прошу вас. Я пришел, чтобы отвести вас на прогулку, мадам, проветрить, для вашего здоровья. Но нельзя упустить момент. Как только пробьют склянки, начнется построение — и что тогда? Прошу вас, что нибудь шерстяное на ваши плечи и голову, вы найдете ветер пронизывающим после этой затхлости. Эти туфли не рекомендую — наверху качает куда сильнее. Полусапожки, тапочки, на худой конец — босиком.
Миссис Воган отвернулась, чтобы как можно незаметнее вытереть нос, взяла синюю кашемировую шаль, скинула туфли с красными каблучками, и, выразив Стивену тысячу благодарностей за его доброту, объявила, что готова.
Он повел ее, трап за трапом, к грот-люку. В одном месте они оба повалились на мягкую кипу лиселей, и, наконец, достигли квартердека. День был яснее ясного, ровный ветер посвистывал в сетках гамаков, соленый и живительный. Баббингтон и Тернбулл, вахтенный офицер, беседовали на шканцах правого борта, три гардемарина ловили в свои секстанты старую кривобокую луну, измеряя угловое расстояние между ней и солнцем, стоящим теперь на западе над пустынным морем. Разговор немедленно прекратился, секстанты опустились, Баббингтон вытянулся во все свои пять футов и шесть дюймов, и принялся запихивать в карман старую глиняную трубочку, «Леопард» вильнул на полрумба, чуть не заполоскав носовые паруса, Тернбулл заорал:
— На ветер и так держать, куда уставились? Квартирмейстер, не расхаживайте там, следить за штурвалом!
Стивен провел миссис Воган по качающейся палубе к ограждению мачты, и, указывая на шкафут, сообщил:
— Это шкафут. И здесь вы будете гулять в плохую погоду.
Кто-то из работающих у миделя тихо присвистнул, и Тернбулл отозвался:
— Кларк, быстро имя этого свистуна! Так, сэр, попрыгайте-ка на нос и обратно, семь раз. Кларк дай ему разгонную.
— А это — квартердек, продолжил Стивен, разворачиваясь. — Верхний уровень, — он указал на ют, — называется «ют». Там вы можете гулять сегодня, и в хорошую погоду. Я вас буду провожать по всем этим лестницам. Любимец кают-компании — козел и ньюфаундленд Баббингтона оставили насиженные места возле штурвала, и двинулись навстречу.
— Не бойтесь, мадам, — закричал Баббингтон, кидаясь к ним с улыбкой, которая была бы неотразимой, не потеряй он столько зубов в годы бурной юности, — он ласковый, как ягненок!
Миссис Воган ответила лишь вежливым кивком. Пес понюхал протянутую руку, и пошел за женщиной, виляя хвостом. Ют был пуст, и миссис Воган шагала по нему — туда-сюда, спотыкаясь при тяжелых скачках «Леопарда». Стивен, понаблюдав за парящим буревестником, пока тот не скрылся за кормой, облокотился на поручни и наблюдал за пациенткой. Босая, с шалью на голове, из под которой выбивались темные волосы, со слезами на глазах, она напомнила ему молодых ирландок его юности. Много печальных женщин появилось в Ирландии после восстания девяносто восьмого года. Эта печаль его удивила: ведь хотя впереди у нее пятнадцать тысяч миль по морю и незавидная участь в конце, он предполагал, что дух ее несколько воспрянет при виде солнца.
— Позвольте предостеречь вас от малейших потачек меланхолии, — начал доктор.
— Открывая дорогу меланхолии, вы неизбежно сползаете к болезни.
Она попыталась улыбнуться, и ответила:
— Возможно, это всего лишь эффект от неаполитанского печенья, сэр. Я, должно быть, съела уже тысячу штук.
— Одно только неаполитанское печенье? Вас что, совсем не кормят?
— О да, но, надеюсь, я скоро привыкну. Пожалуйста, не подумайте, что я жалуюсь…
— Когда последний раз вы ели нормальную еду?
— Ну, довольно давно. На Чарльз Стрит, думаю.
Не поведя и бровью на слова «Чарльз Стрит», Стивен резюмировал:
— Диета из одного неаполитанского печенья — так вот откуда эта желтизна.
Он вынул из кармана сухую каталанскую колбаску, очистил ланцетом, и спросил:
— Вы ведь голодны?
— О боже, да. Возможно, это все морской воздух.
Он начал давать ей кусочки колбасы, советуя жевать получше, и заметил, что она вот-вот снова расплачется. При этом она тихонько отдавала некоторые кусочки собаке, а те, что отправляла в рот — проглатывала с трудом. Над трапом по левому борту появилась голова Баббингтона: он, покачиваясь, якобы высматривал своего пса. «Найдя» его, он влез на ют и обратился к любимцу:
— Ну, Поллукс, пошли, не надоедай. Он не пристает к вам, мадам?
Но миссис Воган лишь тихо ответила:
— Нет, сэр, — глядя вниз и в сторону. Баббингтон, под холодным огнем взглядов Стивена, вынужден был отступить с занятой позиции.
Тернбулл, последовавший за ним, оказался в лучшем положении: он привел помощника боцмана и квартирмейстера «для работ с кормовым флагштоком». Но не успев отдать еще первый приказ, он вдруг заревел:
— Вы, сэр! Какого черта вы тут делаете? — на молодого человека, что бегом поднимался на ют, лучась довольством. Выражение лица молодого человека моментально изменилось, он остановился.
— Прочь! — завопил Тернбулл, — Аткинс, поддай ему!
Помощник боцмана бросился вперед, подняв ротанговую палку, он успел нанести один или два удара — и молодого человека как ветром сдуло.
Такая суровость была не в новинку Стивену, но он повернулся взглянуть, как на это среагировала миссис Воган. К его изумлению, она порозовела, всякая желтизна ушла с лица, повернутого к горизонту за кормой, и, когда он вновь заговорил с ней, он почувствовал столь же удивительное изменение настроения: яркие глаза, очевидный подъем духа, внезапную разговорчивость. Женщина безуспешно пыталась скрыть взрыв положительных эмоций, овладевших ею. Не скажет ли доктор Мэтьюрин, как называется вот эта веревка, а мачта вон там, а вон те паруса? О, как много он знает, ну да, он же моряк. А можно у него попросить еще кусочек, малюсенький, той чудесной колбасы? Временами она пыталась сдержаться, но слова все текли и текли из нее, складываясь в не всегда связные предложения.
