Некоторое время Джонни поднимался и опускался у внешнего края белой пенной полосы, пристально следя за волнами, запоминая места, где они начинали разбиваться, ощущая их мощь, но не поддаваясь ей. Раз или два он чуть не ринулся вперед, но инстинкт или осторожность удержали его. Он знал — глаза и уши прямо говорили ему об этом, — что рискнуть можно только один раз.
Люди на берегу тревожились все больше. Они махали ему руками, показывая на море. Куда это они его посылают? Обратно, в океан? Джонни нашел этот совет глупым. Но тут же сообразил, что они хотят помочь ему — предостерегают от волн, которые ловить не следует. А раз, когда он уже собрался грести, далекие наблюдатели призывно замахали, чтоб он шел вперед, но в последний миг мужество покинуло Джонни. Проследив, как упущенная им волна ровно накатила свою пену на берег, он понял, что нужно было следовать их совету. Они знатоки, прекрасно изучили свой берег. В следующий раз он поступит, как они велят.
Он направил акваплан точно на берег, а сам, оглядываясь через плечо, следил за бегущими волнами. Одна волна, едва поднявшись из моря, начала свертывать свой гребень, и белая пена закипела на нем.
Джонни бросил беглый взгляд на берег — танцующие фигурки отчаянно жестикулировали, приказывая грести вперед. Настал его час.
И он стал грести изо всех сил, думая лишь о том, как выжать из акваплана всю скорость, на какую тот способен. Но акваплан повиновался неохотно, и Джонни казалось, что он едва ползет. Оглянуться Джонни не решался, но знал, что вздымающаяся волна нагоняет его, — слышал, как с каждой секундой нарастал, приближаясь, ее рев.
Наконец волна подхватила акваплан, и его отчаянные попытки грести оказались жалкими и совершенно ненужными. Он находился во власти неодолимой силы, такой мощной, что его ничтожные усилия не могли ни помочь, ни помешать ей. Оставалось только подчиниться этой силе.
Джонни охватило вдруг чувство удивительного покоя; акваплан сделался устойчивым, как будто катился по рельсам. И хотя это несомненно было иллюзией, ему даже показалось, что наступила тишина, а шум и грохот остались позади. Единственной реальностью, воспринимаемой им, была пена, шипевшая вокруг него, накрывавшая его с головой, слепившая ему глаза.
Джонни был как всадник, которого несет без седла и узды пойманный им конь, а грива хлещет ему в лицо, и он ничего не видит перед собой.
Акваплан оказался построенным на славу, а чувство равновесия у Джонни всегда было отличным, и он все время удерживался на гребне волны. Он инстинктивно отклонялся назад и вперед на какой-нибудь сантиметр, а то и меньше, регулируя центр тяжести и сохраняя вместе с аквапланом горизонтальное положение. Вскоре он снова начал видеть — пена покрывала его теперь только до пояса; голова и плечи освободились от свистящих летучих брызг, и лишь ветер дул ему в лицо.
Это было неудивительно, ведь он несся со скоростью не меньше тридцати-сорока миль в час. Даже Сузи или Спутник, даже сама Снежинка не могли бы развить такую скорость. Он балансировал на гребне волны столь огромной, что не поверил бы прежде, что такие бывают; когда он взглядывал вниз, в изножье волны, у него кружилась голова.
До берега оставалась какая-нибудь сотня метров, и волна начала переворачиваться, перед тем как разбиться вдребезги. Джонни знал, что это самый опасный момент. Если волна накроет его сейчас, она грохнет его о дно.
Он почувствовал, что акваплан под ним начинает качаться и зарываться носом. Сейчас он ринется вниз с этой головокружительной высоты, и с Джонни будет покончено. Волна, которую он оседлал, была более могучей и опасной, чем любое морское чудовище. Если не удастся замедлить бег акваплана, он слетит под обрыв водяной скалы, а нависающая толща волны будет расти и расти, пока наконец вся не обрушится на него.
Очень осторожно он переместил тяжесть своего тела назад. Нос акваплана медленно поднялся. Но Джонни не осмеливался отодвинуться еще дальше, он знал, что может соскользнуть с плеч этой волны и тогда следующая сотрет его в порошок. Ему нужно было поддерживать полное, хот и шаткое равновесие на самой вершине этой горы пены и ярости.
И вот гора под ним начала опускаться, и он опускался вместе с ней, по-прежнему балансируя на акваплане. Волна становилась более пологой, превратилась сначала в холм, а потом в холмик движущейся пены: противодействие берега лишило ее силы. Акваплан еще продолжал стремиться вперед сквозь теперь уже бесцельное кипение.
Он летел к берегу, как стрела, увлекаемый силой собственной инерции. Внезапный толчок, медленное змеиное скольжение — и Джонни увидел перед собой уже не зыбкую воду, а неподвижный песок.
Сильные руки сейчас же подхватили его и поставили на ноги. Кругом раздавались голоса, но он все еще был оглушен ревом моря и улавливал только отдельные фразы: «Сумасшедший молодой дурак!», «Повезло, что жив остался!», «Это не из наших ребят!»
— Со мной все в порядке, — пробормотал Джонни.
Освободившись от поддерживавших его рук, он повернулся к морю, чтобы посмотреть, не видно ли где-нибудь за чертой бурунов Спутника и Сузи. Но сейчас же забыл о них, потому что то, что он увидел, потрясло его.
Глядя на громады волн, которые, бурля и дымясь, неслись к нему, он осознал, через что прошел. Никто не мог бы пройти через такое дважды! Ему выпала большая удача. Он уцелел.
Нервы сдали. Ноги у Джонни подкосились, и он возблагодарил судьбу за то, что мог сесть и уцепиться двумя руками за твердую гостеприимную австралийскую землю.
22
— Можете войти, — сказала сестра Тесси, — но помните, только на пять минут. Он еще не окреп и не успел отдохнуть от предыдущего посетителя.
Джонни знал все это. Два дня назад на остров высадилась миссис Казан. «Вроде отряда казаков», — сказал кто-то. И право, это было лишь небольшим преувеличением. Она предприняла энергичные попытки утащить профессора в Москву для лечения, и потребовались вся решимость Тесси и все коварство профессора, чтобы противостоять ей. Однако угроза поражения по-прежнему висела над ними. Одержать победу помог врач, ежедневно прилетавший с материка. Он строго-настрого запретил перевозить больного, по крайней мере еще неделю. Поэтому миссис Казан отбыла в Сидней. Ей хотелось поглядеть, что может предложить Австралия по части культуры, а теперь это было очень многое. Она уехала, обещав вернуться ровно через неделю.
Джонни на цыпочках вошел в палату. Он с трудом разглядел профессора Казана, который лежал в постели, зарывшись в книги, и даже не заметил, что к нему пришли. Пожалуй, только через минуту профессор обратил внимание на посетителя. Он поспешно положил книгу, которую читал, и протянул ему руку.
— Я так рад видеть тебя, Джонни, спасибо за все. Ты сильно рисковал.
Джонни не отнекивался. Риск был куда большим, чем он предполагал, покидая остров Дельфинов неделю тому назад. Если бы он знал, то, может быть… Но он это сделал, а все остальное не имело значения.
— Я рад, что поехал, — ответил он просто.
— И я тоже, — сказал профессор. — Сестра говорит, что вертолет Красного Креста чуть не опоздал.
Наступило долгое неловкое молчание. Затем профессор Казан снова заговорил, уже не так серьезно.
— Как тебе понравились квинслендцы?
— Чудесные люди! Они долго не хотели верить, что я приплыл с острова Дельфинов.
— Меня это не удивляет, — сказал профессор, — Чем ты там занимался?
— Не помню уж, в скольких радио — и телепередачах мне пришлось выступать — все это мне порядком надоело. Самое лучшее было носиться по бурунам. Когда море успокоилось, они взяли меня с собой и обучили всем своим штукам. Теперь, — добавил он с гордостью, — я являюсь пожизненным почетным членом квинслендского клуба любителей серфинга.
— Прекрасно, — несколько рассеянно ответил профессор.
Джонни понял — он что-то задумал. Так оно и было.
— Вот что, Джонни, — сказал профессор, — все эти дни, пока я лежал здесь, у меня было достаточно времени на размышления. И я принял целый ряд решений.
