— Ничего не попишешь, — согласился с ним Васильев. — У каждого свой статус-кво.
Ирина вернулась к затухающему огню, подложила чистый лист бумаги на твердую обложку какой-то книги:
— Кого записывать первым?
— А нас всего трое. Значит… выходит по три часа на каждого.
— Давайте меня, — поднял руку Санчес. — Все равно я рано ложиться не привык.
— Хорошо… — застрочила авторучка по бумаге. — Следом пишу тебя, дорогой. Не проспишь?
— Пиши, — вздохнул Васильев. — Вспомню армейские будни.
Борисов с треском сломал о колено высохший сук и бросил на угли, еще облизываемые синеватыми языками пламени.
— А я как всегда в хвосте, Ирочка?
— Се ля ви… — она поставила точку. — Куда повешать список?
* * *
… Васильев свел на «молнию» полог палатки, столкнулся в темноте лоб лбом с Ириной и засмеялся.
— Чего тут смешного? — она стукнула его в ответ кулачком и потерла ушиб. — Вдруг завтра шишка вскочит? Поищи-ка лучше фонарик.
Найти в кромешной тьме нужную сумку, а в ней заваленный ворохом одежды фонарь, было делом не простым. Васильев вслепую обшарил все углы, пока не наткнулся на нужную. Под руку попадалось исключительно одно тряпье. Наконец он нащупал продолговатый корпус, вытащил фонарь и включил. Желтый раздвоенный кругляш упал на укрывшуюся простынью Ирину.
— Гаси! — зашипела она, жмурясь от резкого света и натягивая на глаза край простыни.
— Вот так всегда, — проворчал он, сгорбившись в неудобном положении и стаскивая шорты. — Сделай то, сделай это… и никакой тебе благодарности.
Погасив фонарь, он на ощупь полез на свою лежанку, поправил в изголовье надувную подушку от плавательного матраса и завалился чуть не на Ирину.
— Осторожней!.. и не щекочись! — шепотом возмутилась она, когда его рука без спроса проникла под тонкую простынку. — Васильев, имей совесть! Я спать хочу!
Он промолчал, будто не при чем, но рука под простынкой продолжала свои бессовестные поползновения.
— Тут же все слышно, — играючи сопротивлялась Ира.
— Ну и пусть! — приглушенно ответил он, сгорая от желания. — Иди сюда!
Она ответила на ласки, возбужденно дыша и сбрасывая ненужную уже простынь.
* * *
Васильев проснулся от громкого крика, спросонья соображая, который час. Голос, вне всяких сомнений, принадлежал Борисову:
— Просыпайтесь!.. Вставайте!..
Сняв с шеи теплую руку мирно посапывающей подруги, он нащупал подле себя фонарик, подсвечивая им, развел «молнию», закрывавшую вход и, как был в плавках, выбрался из палатки.
Было совсем еще темно, в бездонном небе холодно перемигивались звезды, тлел костер, и отсветы его багровыми полосами отражались в неожиданно подступившей воде.
«Вот оно что!», — осенила его запоздалая догадка.
Настал прилив, а они, не ведая местных условий, разбили свой лагерь слишком близко от моря. И теперь оно наступало, угрожая затопить палатки.
— Уноси рацию! — прокричал ему, пробегая мимо, Санчес и растворился в ночной мгле.
Васильев бросился к палатке. Из нее, еще сонная, высунулась Ира, недоумевая, отчего разгорелся сыр-бор.
— Что случилось?
— Ничего страшного, — стараясь сохранять спокойствие, ободрил ее Васильев. — Возьми наши вещи и иди с ними к роще. Там будет повыше, чем здесь.
Рация была немногим больше школьного ранца, но довольно тяжелой на вес. Вырвав подведенные к ней провода, Васильев с трудом поднял ее, увязая в зыбучем песке.
На обрыве сверкнул острый луч фонаря, трещали ветки. Преодолев крутой подъем, Васильев взбежал наверх и наткнулся на Глорию, жавшуюся с пожитками к шумевшим деревьям.
— А… это вы? Никуда не уходите, — учащенно дыша, он переводил дыхание. — И не бойтесь, вода так высоко не поднимется. Хорошо?
Она была до того напугана, что не смогла ему ответить, и лишь судорожно дернула подбородком. Отдав на ее попечение рацию, он бегом спустился на пляж.
Море неумолимо наступало, отвоевывая новые и новые метры песчаника. Заливаемые водой, зашипели раскаленные головешки. Костер угас, и ночь поглотила побережье.
В пустой палатке, к его облегчению, не было ни Ирины, ни в вещей; зато стояла вода, подтопив брошенные в спешке бегства спальные мешки, и надувная его подушка плавала. Он не стал терять драгоценных минут, спасая палатку от полного затопления. Имелись дела и поважнее. Заслышав голоса, Васильев убежал на «хоздвор», где гибло в воде снаряжение и приборы.
Там надрывались с дизель-генератором Санчес и Борисов. И без того нелегкое устройство отяжелял бак с соляркой, нести его вдвоем было сущей мукой. Пристроившись третьим, Васильев сполна ощутил всю тяжесть и неудобство, мышцы заныли. Подъем преодолевали на одном дыхании, без передышек, поджимало время. Оберегая пальцы, опустили движок на траву. Санчесу было хоть бы хны, мужик привычный, а Борисов с Васильевым бессильно повалились, давая натруженным спинам минуту-другую роздыху. К ним подбежала Ирина.
— Саныча никто не видел?
— А разве он не с вами? — держась за растревоженную поясницу, простонал страдающий хроническим хондрозом Борисов.
— Вещи свои как бросил, так и пропал.
— Нам еще этого не хватало! — ворчал от усталости Васильев.
Толком не передохнув, они снова спустились на затопленный пляж.
— Морозов! — сложив ладони рупором, прокричал в темноту Борисов. — Витя!.. Где ты?
— Саныы-ч!!! — вторил ему Володя.
Они молчали, вслушиваясь в темноту. Ничего, кроме плеска воды.
— Найдется! — с твердостью выпалил Борисов. — Не потоп же… Потащили пока компрессор.
Компрессор, канистры с горючим и машинным маслом, водолазное и альпинистское снаряжение помаленьку, понемногу перенесли в более безопасное и сухое место. За работой время летело незаметно, и уже зарождался на востоке рассвет, проступив розоватой полоской на горизонте. Темнота таяла, сходила на нет, проступили в предрассветной дымке деревья и сваленные как попало спасенные вещи. От воды, поглотившей пляж, поднимался молочный туман.
Палатку Борисова смыло, и ее, точно тряпку, теребил и переворачивал прибой, то относя, то вновь выбрасывая на берег. Борисов сошел к воде, придерживаясь за кустарник, дотянулся до нее и выволок на сушу. С палатки бежали ручьи. Ему сильно хотелось курить, но трубка была наверху (и как он не потерял ее в суматохе?), да и табак подмок вместе с сумкой. Обманывая привычку, он сломал веточку, пожевал ее. Веточка горчила, и он с отвращением ее выбросил в воду.
В успокаивающих всплесках бьющихся о берег волн ему прислышались посторонние звуки, будто кто-то ему невидимый в дымке брел по воде.
«Морозов!» — возликовал он, спрыгивая в воду.
— Витя, это ты?! — крикнул он.
— Чего глотку дерешь? Нет, тень отца Гамлета! — отозвался знакомый баритон, и из кисейного марева неясным пятном выплыла фигура Саныча.
— Ты где был? Мы уж все переволновались!
Морозов выглядел невозмутимым. Он шагал по колено в воде, волоча за веревку надувной бот, который ученые считали уже безвозвратно утерянным.
— Не пропадать же добру. Вот… плавать за ним пришлось.
— А что не отзывался? Мы же звали тебя, кричали…
Саныч цыкнул, скривив щеку, и втащил лодку на возвышение.
— А, испугались?! Ничего… лучше ценить будете.
Они поднялись натоптанной за ночь тропе в рощу. Радостно завизжала Ира и повисла на шее Морозова. Саныч растрогался встречей и украдкой смахнул пальцем выступившую слезинку.
— Все нормально! Живой и здоровый! — сказал он и опустился в траву. — Что, братцы-кролики? Осечка вышла с лагерем? Впредь умнее будем… Вот что, время подходит к половине шестого. До девяти утра всем отбой. Думать будем после!
Вода продержалась не более трех часов, после чего стала медленно убывать, отпуская пляж по сантиметру. Туман с восходом солнца потерял свою силу, заволновался и, разрываясь лохматыми клочьями, сполз в море. На мокром песке подсыхали выброшенные волнами растения, шустро перебирая лапками, к морю бочком спешил краб.
Лагерь был разорен подчистую. Ни одна из палаток, кроме скособочившегося шатра Васильева, больше не устояла. Погребок замыло песком, не оставив следа. Упав перед ним на колени, Борисов руками разгребал стекающую жижу, добираясь до продуктов. Консервы не пострадали. Борисов с легкостью рвал размокшую картонную упаковку и, вытаскивая из песочного месива по баночке, складывал подле себя. Испортился хлеб, макароны в бумажном мешке и приправы, что, впрочем, было не так уж и смертельно.
* * *
… На спасательный круг, забитый приливом в кустарник, наткнулся Санчес, отправившийся вырубать для палаток новые колья. Он вырвал его из сплетения веток, отнес к лагерю и бросил перед Морозовым.
