— Ага! — сказал я. — Две тысячи — это ребёнок лет двенадцати.
Врач задумался. Потом он вытащил резиновую пробку — ею был заткнут прибор, чтобы не выходил воздух, — повертел её в руках, поднёс к глазам и сказал:
— Всё ясно! Пробка подсохла.
Он достал откуда-то новую пробку.
Павлов насупился, сделал несколько вдохов и дунул изо всех сил. Крышка чуть не подскочила до потолка.
— Шесть пятьсот! — весело сказал врач. — Не лёгкие, а кузнечные мехи. Теперь, пожалуйста, вы.
Я выдул ровно четыре тысячи кубиков.
— Вот это другое дело! — сказал Павлов. — Как, доктор, противопоказаний нет?
— Нет.
И он написал в моей водолазной карточке: «РАЗРЕШАЮ».
Когда я вернулся в палатку, Марлен сказал, что, кроме меня, в доме будет жить немцевский кот.
Это тоже будет эксперимент.
— Ты знаешь, — сказал я, — что-то ноги болят. Уже несколько дней. Я врачу, конечно, не жаловался.
— И правильно сделал. Это после Эски. В подводном доме отдохнёшь!
ЕЩЕ О ДЫХАНИИ
Когда Павлов выдувал свои шесть тысяч, я вспомнил, как мы с ним сидели однажды на буксире.
От дома к судну плыли два водолаза. Людей не было видно; две дорожки пузырей тянулись от «Садко» к нам.
— Справа Игнатьев плывёт, — сказал Павлов. — А слева… Не знаю, может быть, Джус.
— Как это? — удивился я. — Человека не видно. Как же вы можете знать?
— По пузырям. Какой у человека характер, такие и пузыри. Игнатьев скала. Его расшевелить — надо гору взорвать. Он и дышит соответственно. Выдох от выдоха через минуту. А Джус у нас быстрый, всё торопится. Раз-раз! — сообразил и сделал. Пожалуй, это он дышит!
Аквалангисты доплыли до борта и, шлёпая ластами по стальной лесенке, стали выходить.
Они сняли маски, первым шёл Игнатьев. Вторым — Джус.
Помню, я тогда сказал:
— О-о-о-о!
В «САДКО»
Провожать меня пошли на шлюпке Павлов и Марлен.
Мы выгребли на середину бухты, привязали шлюпку к буйку и стали надевать акваланги.
— Всё взяли? — спросил Павлов. — А щётку?
— Взял.
— Послушай… — сказал Марлен. — Я Немцеву говорил уже: будете плавать, присмотрите хорошее дно для акустического полигона. Чтобы чистое было, много рыб и укрытия — камни, что ли.
— Угу!
Я бросил в воду полиэтиленовый мешок, слез сам, нырнул. Под водой мешок надулся и, как маленький аэростат, потащил меня вверх. Я ухватился за него. Мешок вырвался и ракетой взвился к шлюпке.
Я всплыл, поднял маску на лоб и пожаловался:
— Не хочет тонуть!
— И не захочет, — сказал Павлов.
Он достал из-под скамейки сумочку с грузиками, положил внутрь моего мешка грузик и бросил в воду.
Мешок плавно пошёл на глубину. Я еле успел схватить его. Рядом прошумело — это прыгнули из шлюпки Павлов и Марлен.
Подо мной колыхалось огромное белое пятно. Оно покачивалось и двоилось. Это был «Садко».
В стороне смутно виднелся вольер.
Я опустился на верхнюю площадку дома, цепляясь за выпуклую стену, подобрался к иллюминатору.
Прямо на меня через толстое стекло смотрел Немцев. Он смотрел на меня изнутри очень серьёзно и беззвучно шевелил губами. Должно быть, разговаривал с Игнатьевым.
Сзади кто-то проплыл. Я обернулся. Павлов делал знаки: «Пошли!»
Мы нырнули под дом. Вот и вход.
Павлов подтолкнул меня, и я очутился внутри широкой стальной трубы тамбура.
В глаза ударил электрический свет, по стеклу маски покатились струйки воды.
Кто-то подхватил меня под руки.
Ноги нащупали ступеньку.
Стоя в воде по пояс — голова и грудь в воздухе, — я снял маску, увидел Игнатьева и сказал:
— Привет!
Голос у меня оказался глухой, ватный.
Снизу меня толкали.
Я вылез из воды и, сев на лавочку, стал стаскивать с себя снаряжение. Мешок положил на пол. Через белую плёнку огоньком светилась зубная щётка.
ВОТ Я И В ПОДВОДНОМ ДОМЕ!
У ног колыхалась жидкая прозрачная дверь. Никакой двери в тамбуре не было. Была вода. Сжатый внутри дома воздух не давал ей подняться и залить дом.
Водяное зеркало раскололось. Показалась голова Павлова. Он спросил:
— Всё в порядке? Располагайтесь!
И скрылся.
ДОМ
Первым делом Немцев показал мне помещения.
— Осторожно, — говорил он, — тут можно удариться коленом, тут головой.
Мы карабкались по железным лесенкам, как белки. В доме было три комнаты — три отсека. Нижний, через который я вошёл, жилой и лаборатория.
В нижнем стояла скамеечка, висели на крючках гидрокостюмы и акваланги.
Ещё тут было много кранов.
— Ох, сколько их! — сказал я. — И каждый небось нужен.
— Конечно, воздух, вода.
— А если не тот повернёшь?
Немцев даже удивился. Он потрогал свои — щёточкой — усы и сказал:
— Скорее всего, утонете. Или взорвётесь… Не шутите. Идёмте в жилой отсек.
В жилом отсеке было всё: и столовая, и спальня, и кают-компания. Стояли в два яруса койки, обеденный стол, висело радио.
Через люк мы поднялись в лабораторию. В ней было много приборов, и она походила на кабину космического корабля.
Я облазил весь дом и почувствовал, что в нём чего-то не хватает.
Чего? И вдруг понял: кухни!
— Где же вы готовите пищу? — спросил я.
— Как, разве вы не видели? У нас есть шикарная плита с необыкновенной вентиляцией.
Меня повели снова в лабораторию. У стены стоял никелированный, с пластмассовыми ручками, кучей циферблатов прибор.
ВОТ ТАК ПЛИТА!
— Электрическая! — с гордостью сказал Немцев. — Сюда ставите сковородку. Здесь устанавливаете температуру, здесь — время. Закрываете дверцу. И через несколько минут — гудок! Пожалуйте, обед готов… Вы сколько дней пробудете с нами?
— Десять.
Он показал мне мою койку.
— Между прочим, — сказал Немцев, — деликатный вопрос. Вы не храпите?
— А что?
— Должен предупредить. Здесь и без того повышенная нагрузка на нервы. Говорят, у американских гидронавтов был случай: один водолаз храпел, так другой чуть не выбросил его из дома.
— Что вы, я сплю, как ангел!
Мы оба засмеялись.
Смех в доме звучал странно, тоже глухо и как-то не весело.
Вдруг неподалёку от койки я заметил портфель Джуса.
НЕУЖЕЛИ ЗАБЫЛ?
— Не поместился в контейнер, — объяснил Немцев. — Бумажки Джус взял, а портфель оставил. Сказал — потом.
КАК ЖЕ ТЕПЕРЬ ДЖУС БЕЗ ПОРТФЕЛЯ?
ВОЛЬЕР
С берега позвонили: в вольер будут сажать рыб.
— Надо проверить сеть, — сказал Немцев. — Пойдёте со мной?
