Лёгкие тени замелькали перед иллюминатором. Я поднёс к нему руку и выставил её наружу. Вилохвостые ласточки-монашки весёлым клубком окружили ладонь. Рыбы тыкались твёрдыми губами в пальцы.
Вдруг ласточки бросились врассыпную. Я отдёрнул руку. Прямо на меня из иллюминатора смотрел выпученными глазами большой каменный окунь. Он жевал губами и тяжело дышал. Синие и коричневые полосы на его теле шевелились.
Окунь вильнул хвостом и неторопливо поплыл прочь. Он плыл, растопырив грудные плавники и раскачиваясь всем телом.
В освещённом пространстве около иллюминатора снова появилось лицо Немцева.
Мы повернули назад. Светлый треугольник пролома указывал нам путь. Мы выплыли через него, и поток лёгкого света подхватил нас.
Здесь бушевал солнечный ветер. Светлые пылинки вились перед лицом. Упругая прохладная вода обтекала мышцы.
МЫ ВЫШЛИ ИЗ ПОДЗЕМЕЛЬЯ.
Когда мы вернулись в дом и рассказали Игнатьеву о находке, тот сказал:
— А что? Спросите Марлена. Чем ему не полигон? Такое укрытие!
Мы с Немцевым тотчас кинулись звонить.
— Посмотрю сам, — ответил мой друг.
Особой радости он не проявил.
ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ ПЛИТА
Я решил приготовить обед.
— А вы умеете? — удивился Немцев. — А то смотрите, обычно готовлю я. Ну, если вам так хочется…
Он пожал плечами.
Я принялся за дело.
Легче всего было приготовить суп. В термосе хранился кипяток. Я налил его в три чашки, бросил туда бульонные кубики.
Салат — тоже не проблема. Я открыл банку горошка.
Котлеты! Оставалось поджарить котлеты. Они лежали в холодильнике. Рубленые и обсыпанные сухариками.
— Жарьте пятнадцать минут! — сказал Немцев и ушёл.
Я положил котлеты на сковородку, бросил туда кусок масла, закрыл крышкой и поставил в духовку.
ГДЕ ТУТ ТЕМПЕРАТУРА? ГДЕ ВРЕМЯ?..
Как только я включил плиту, она загудела, как самолёт. Все плиты, с которыми я имел дело раньше, спокойно стояли на месте. А эта гудела и подрагивала, как «ТУ-104» перед разбегом. Мне сразу это не понравилось.
Пока котлеты жарились, я ходил вокруг плиты и принюхивался. Чтобы котлеты хорошо прожарились, они должны чуть-чуть подгореть. Это не страшно: подгорает сухарная крошка, зато само мясо делается вкусным. Но запаха гари все не было. Я повернул ручку температуры раз, потом ещё раз… Через пятнадцать минут запищал гудочек: туу-у-у!
Я выключил плиту, достал из духовки сковородку и осторожно снял крышку. Клуб чёрного дыма вырвался из-под неё.
На дне лежали три уголька.
Обжигая пальцы, я завернул угольки в бумажку и выбросил в ведро. Потом начал скрести сковороду. Не успел я вычистить и повесить её на место, как в отсек спустился Немцев.
— Ну как? — спросил он, потирая руки и принюхиваясь. — Что на обед?
— Бульон, — ответил я, — и горошек.
— Лёгкий обед! — удивился он. — Разгрузочный день?
— Горошек улучшает зрение, — ответил я уклончиво.
После обеда я стал мыть посуду, а Немцев сказал:
— Знаете, ничего! Чувствуешь себя лёгким-лёгким. С вами не потолстеешь. А разве не морковь улучшает зрение?
— Морковь, — согласился я. — А котлеты у меня сгорели…
И вдруг я сообразил. Я сообразил, почему не было запаха гари. Дыма не было потому, что работала НЕОБЫКНОВЕННАЯ вентиляция.
Нет, всё-таки простые плиты лучше!
ВТОРАЯ ПОДВОДНАЯ НОЧЬ
Вторую ночь я спал тоже не очень спокойно. Мне несколько раз снился большой ржавый корабль. Он лежал на дне, и вокруг него хороводили рыбы.
Потом корабль исчез. Вместо него на дне стояла электрическая плита. Из неё шёл дым. Дым был такой сильный, что у меня засвербило в носу. Я чихнул и проснулся. Часы показывали пять утра.
ГОЛОСА РЫБ
— Сегодня будем записывать рыб, — сказал Игнатьев. — Придёт Марлен.
Тот появился сразу после завтрака. Не успели с берега позвонить, чтобы мы встречали, как около входного тамбура послышалось царапанье, вода забурлила и показался человек.
Серебряные пузыри, как тарелочки, всплывали вместе с ним.
Человек пробил головой плёнку воды и сбил маску на лоб.
— Привет! — сказал Марлен отдуваясь. — Ну, как дела?
— Живём.
Он выбрался из воды и пошёл вместе с Игнатьевым готовить аппаратуру.
Ничего особенного в этой аппаратуре не было: обыкновенные магнитофоны. Только у некоторых приставки — запись звука пером на бумажную ленту.
Когда они всё приготовили, Марлен сказал:
— Сделаем так. Идите в вольер. Повесьте гидрофоны и ждите. По команде будете кормить рыб. Несколько раз придётся рыб испугать. Запишем испуг. Ясно?
— Ясно.
Мы с Немцевым отправились в вольер. Плыли, тащили два гидрофона и тянули за собой шнуры.
Вот и вольер — весь будто сотканный из паутины. Невесомый, прозрачный…
Мы заплыли в него, повесили гидрофоны. Немцев стал ждать команд.
Вот он снял с пояса мешочек с кормом. Вывернул. Коричневое облачко повисло в воде, весёлая рыбья карусель закружилась вокруг него.
Немцев не двигался.
Но вот он бросился вперёд, рыбы, как одна, порскнули в стороны.
ЗНАЧИТ, БЫЛА КОМАНДА ПУГАТЬ!
И так несколько раз.
Плывя вдоль проводов, мы вернулись в дом.
В тамбуре я столкнулся с Марленом. Он что-то промычал в маску, похлопал меня по ноге и, оставляя за собой тучу пузырей, нырнул.
— Всё нормально, — сказал Игнатьев.
Он показал записи.
На бумажных лентах дрожали извилистые коричневые линии — запись звуков, которые издавали рыбы во время еды.
В нескольких местах линии становились размашистыми и тревожными.
— А это вы пугали рыб?
Игнатьев включил магнитофон.
В лаборатории зашумело, забулькало. Послышалось чавканье и скрежет.
— Ничего себе уплетают! За обе щеки! — сказал Немцев. — А где же испуг?
Сколько мы ни прислушивались, криков испуга услыхать не смогли.
— Видно, у нас с вами не рыбий слух, — сказал я. — Недаром говорят: тихо, как под водой. Оказывается, есть и неслышный шум!
КЕССОН
На другой день нам приказали встречать контейнер с каким-то особым грузом.
— Что в контейнере?
— Увидите.
Его приволокли два водолаза. Они всплыли в тамбуре, и вместе с ними всплыл круглый, похожий на высокую кастрюлю с крышкой контейнер.
Мы с Немцевым подхватили его и вытащили из воды. Водолазы, хрипя и булькая, ждали.
Немцев открыл крышку.
«Мяу!»
На дне контейнера сидел котёнок.
Водолазы засмеялись:
— Всё в порядке, жив! — И они погрузились.
