— Он сумасшедший, — сказал Роберт Нимейер. — Я отказываюсь выносить ему приговор.
— Не думаю, сеньор Нимейер, — заметил дон Кристобаль. — Он здоров, этот человек. И если он убил, то должен умереть…
— Вы ставите меня в сложное положение, майор, отказываясь от роли судьи, — сказал Леденев. — Может быть, изберем другого?
— Погодите, мистер Леденев…
Эб Трумэн решительно шагнул вперед.
— Я ждал от вас этого, командир… Вы мягкий человек, и боитесь взять на душу грех, боитесь быть причастным к смерти Рейни. Но разве жизнь Джона Полански не являлась такой же ценностью? Для меня его жизнь была куда как ценнее, нежели бесполезное и вредное существование этого слизняка с манией величия. Вы считаете, что он болен? Да! Он болен злом. Рейнолдс от рождения — разрушитель. Он заражен насилием… Насилие — его любовь, его религия, его отношение к сущему. Не будет мира на земле, пока живут Рейнолдсы! И нас не так уж много на этой земле, чтобы уклониться от грязной, но такой необходимой обязанности: уничтожать зло! Его олицетворяет ваш бывший второй пилот, командир… Я добрый человек и не обидел ни одного из живых существ на земле. И потому именно я приговариваю Рейнолдса к смерти. Потом вы осудите меня. Так нужно. Но пока…
Прежде чем изумленные речью бортмеханика мужчины успели прийти в себя, Эб выхватил из кармана пистолет. Джеймс Октавиан Рейнолдс стоял в шести шагах от Абрахама Трумэна, и промахнуться было невозможно. И вдруг произошло непонятное. Абрахам резко вздернул руку, и все пули ушли в воздух. Затем рука Эба опустилась, и Трумэн принялся удивленно рассматривать пистолет с пустой обоймой и отошедшим назад затвором.
Никто не произнес ни слова.
Первым опомнился Рейнолдс. Внимание всех было привлечено к Абрахаму Трумэну, и на осужденного никто не смотрел. Рейнолдс повернулся, шагнул в сторону, и еще, и еще… Вот он уже бежал вдоль обрыва, постепенно увеличивая скорость.
Чуть подальше обрыв заканчивался. Здесь с откоса сбегала тропинка. Она вела к узкому песчаному пляжу, отходившему полосой от берега.
— Стой! — закричал Хуан Мигуэл.
— Уйдет! — чуть ли не простонал Дубинин, намереваясь броситься за Рейнолдсом следом.
— Как же так? — растерянно повторил Эб, продолжая разглядывать пистолет. — Почему я стрелял в воздух?
— Ему не уйти, — сказал Питер Сухорук. — Мы на острове.
— Но испугать женщин он сумеет, — возразил Леденев. — Необходимо задержать его. Иначе…
Юрий Алексеевич не договорил. Раздался дикий вопль. Они услышали, как добежавший почти до тропы Рейнолдс пронзительно закричал. Он остановился, затем попятился к обрыву, отмахиваясь от чего-то руками.
— Что там произошло? — спросил Леденев.
Рейнолдс продолжал пятиться. Он уже стоял у края пропасти, вздев в испуге руки над головой, затем закрыл ими лицо, будто защищался от чего-то, неведомого для остальных. Дубинин предостерегающе крикнул и метнулся было к Рейнолдсу.
Ощутив под ногой пустоту, Рейнолдс изогнулся, пытаясь сохранить равновесие. Это ему не удалось… Он коротко взвыл и рухнул вниз.
Взоры людей вновь обратились к тому месту, от которого пятился преступник. Вот над краем откоса показалась голова, затем плечи… Тропинка вывела человека на площадку, и все стоявшие на ней оцепенели от изумления. К ним шел, улыбаясь, Джон Полански.
— Мы потрясены случившимся, Старший Отец… Скажи нам: мог ли ты предположить подобное? В нашей памяти сохранились воспоминания о том времени, когда люди обладали способностью осуществлять насилие в отношении разумных существ. Но это столь далекие отголоски прошлого, что не воспринимались нами, как реально существовавшие. Ты знаешь, Фитауэр, о незыблемости нашего принципа невмешательства в дела цивилизаций иного времени и пространства. И поэтому мы никогда не бываем в прошлом, чтобы случайно не изменить структуру времени. Нам не известно насилие в его реальных проявлениях, потому так и подействовало на нас все произошедшее… Ты понимаешь, что случилось, Фитауэр?
— Пытаюсь понять. Они из того далекого прошлого, когда люди считались только с собственными интересами и не отдавали себе отчета в том, что способность осознавать себя как часть сущего налагает ответственность перед всем сущим. Тогда мы не были еще объединены принципом Разумного Начала, не понимали друг друга, и люди уничтожали моих далеких предков в огромных количествах…
— Это немыслимо, Фитауэр!
— Так было, Дети… Наша память хранит и то, что хотелось бы забыть. У нас с вами различное отношение к прошлому, Дети. Ваше сознание избирательно. Оно отсеивает все, что может подавлять психику, вы инстинктивно избегаете отрицательных эмоций. И при всем вашем нынешнем могуществе, Дети, вы по-человечески уязвимы, потому что не сумели разучиться страдать…
— Ты считаешь это недостатком, Старший Отец?
— Вовсе нет. Именно потому вы и вмешались в события на острове, когда не дали погибнуть падавшему в море человеку.
— Мы не сумели уберечь женщину, Фитауэр, не смогли вовремя понять, какая ей грозит опасность. Видишь, мы вовсе не всесильны…
— Да, вы не Боги, Дети… И мне кажется, что будь вы ими, общение с вами не доставило бы мне такого искреннего удовольствия… Но почему вы отказали в помощи второму человеку? Ведь его падение не было вызвано насилием, как в первый раз… Это скорее несчастный случай.
— Видишь ли, Фитауэр, сначала мы спасли его от оружия, но потом мы попытались перевоплотиться в тех людей из далекого прошлого, которые единодушно осудили его акт насилия… Став ими на время, мы вдруг поняли: должно свершиться то, что свершилось…
— Наверно, вы правы, Дети. У нас никогда не было ничего подобного тому, что произошло между людьми. А теперь давайте решим, каким образом будет осуществлен контакт с этими людьми. Ведь какое-то объяснение всему случившемуся надо им все-таки дать.
— Установка по изменению структуры времени отлажена, Фитауэр, и готова к действию. Мы просим тебя объяснить им все, выслушать их пожелания и передать нам. Мы позаботимся о том, чтобы восстановить нарушенную временную связь.
— Вы не хотите встретиться с ними?
— Нет… Встречи не будет.
— Но почему?
— Наверно, мы не сумеем объяснить тебе этого, Старший Отец.
* * *
Море горело.
Его спокойные, безмятежные воды воспламенило заходившее солнце. Само оно раздалось в размерах и багрово зависло над горизонтом, выстилая море огненными языками.
Люди готовились отправиться в плаванье. Маленькая «Палома» оставалась в бухте на попечении Питера Драйхэнда, а «Святой Патрик», он так и носил свое старое имя, никому и в голову не пришло заняться переименованием корвета, «Святой Патрик», снятый с отмели, с новым рангоутом и излаженным по-доброму днищем, собирался отплыть с разноплеменной командой на Бермудские острова. Заброшенные в неведомое время люди не оставляли надежды вернуться к близким, а для того чтобы понять, как произошло с ними такое, надо было искать, без устали искать разгадку…
