Выждав немного, прокурор ответил (воспользовавшись, однако, почтой), что подобная просьба не может быть выполнена без получения письма, соответствующим образом подписанного французскими судебными властями и переданного через нашего посла в Берлине. Ярость Ломбарди не знала границ, но тщетно он осыпал ругательствами и проклятиями этого «боша», ему пришлось смириться с довольно длительной процедурой.
Таким образом, я прибыл в Дармштадт с большим опережением. Приняли меня очень любезно.
Очевидно, эта фирма, являвшаяся поставщиком всех крупных торговцев наркотиками в мире, была скорее склонна встать на защиту своих клиентов, нежели поощрять репрессивные меры пуритан из женевской ассамблеи, среди которых, впрочем, есть и представители крупных торговцев опиумом, таких, как Франция (в Индокитае) и Англия (в Индии).
Когда я попросил директора вернуть мне письмо, он с понимающим видом улыбнулся, не говоря ни слова, подошел к сейфу, извлек оттуда нужный документ и протянул его мне без комментариев.
Все произошло так просто, что я был потрясен.
Думаю, что столь благосклонному отношению ко мне способствовала телеграмма Ломбарди немецкому прокурору. Последний, проинформировав завод, очевидно, сделал все возможное, чтобы потянуть время, и сегодня он, должно быть, вместе с управляющими фирмы «Мерк» от души хохочет, вспоминая, как ловко они провели этих дураков из Джибути.
Впрочем, официальный запрос поступил через несколько дней после того, как я посетил директора, и немецкие чиновники, умолчав о моем визите, ответили, что запрашиваемый документ, к большому их сожалению, уже не находится в архиве, так как срок его хранения истек в день прибытия товаров на место назначения.
Как только у меня в руках оказалось это проклятое письмо, которое грозило мне позором и даже гибелью, я не удержался от искушения и сжег его, после чего обрел уверенность в том, что поставил точку в этой злосчастной истории.
Уверенный в том, что вывел из строя противников, ибо они лишились своего самого грозного оружия, я мог теперь заняться поисками адвоката при Кассационном суде.
Остановился я в Нейи, где моя жена купила за два года до этого дом, точнее, небольшой особняк в самом что ни на есть буржуазном стиле. После стольких лет неустроенного существования, когда она мужественно переносила разного рода лишения, сопутствующие полной риска и приключений жизни и обусловленные знойным климатом обокской пустыни, заставившим отказаться от услуг духовника и порвать со «скучным миром», своеобразная ответная реакция вызвала в ней желание вернуться победительницей в тот мир, где не бывает скучно, то есть вновь очутиться в интеллектуальном и артистическом окружении, в котором формировался ее характер. Надо было также предоставить нашим детям возможность приобщиться к культуре, которая позволит им позднее, если они этого захотят, удалиться от цивилизации и стать дикарями, осознающими счастье такой жизни.
Поскольку меня удерживали в Дыре-Дауа дела, связанные с электростанцией и мукомольным заводом, приобретенными у Репичи, мы еще не могли весь год проводить в Париже. Пока я плавал по Красному морю или где-то еще, моя жена присматривала за мельниками. Может быть, поэтому в прошлом году, в надежде избавить ее от обременительных обязанностей директора, я приютил у себя сына своего старого друга Корна, инженера по призванию, с которым я общался раньше, когда занимался организацией молочных заводов «Магги». Я должен представить здесь этого молодого человека, сыгравшего в моей жизни подлую и пагубную для меня роль.
В то время Марселю Корну было двадцать два года. После службы парижским пожарником отец устроил его на должность помощника кладовщика на крупном транспортном и автомобилестроительном предприятии, которым он руководил. Слащавый и льстивый, охотно выдающий себя за жертву, юноша не ладил со своим отцом, который ненавидел лицемеров и сам не раз давал понять ему это в резкой форме. Демонстрируя плаксивую покорность, этот нежный сын полагал, что строгий и грубый отец недооценивает его, и вынашивал планы мести.
Старший Корн, без участия которого не обходилось ни одно дело, пользовался безграничным доверием своего патрона, незаурядной личности, выпускника политехнической школы господина Блюма (кстати, он не имеет ничего общего с Леоном Блюмом). Застенчивый, скромный, краснеющий по любому поводу, Марсель завидовал этому доверию, которого был лишен, хотя считал, что именно он заслуживает такого отношения. Подстегиваемый гордостью и завистливым честолюбием, он с тех пор лелеял надежду занять однажды место отца. Ждать, когда старший Корн достигнет возраста, позволяющего получить должность вполне законным путем, его не устраивало. И Марсель решил оказать давление на таинственные силы, ведающие судьбой. В соответствии с принципом, взятым на вооружение людьми бессовестными, который гласит, что цель оправдывает средства, он тайно навестил господина Блюма. Смущенное и опечаленное лицо молодого человека обещало весьма важные признания, но то, что он изложил своим срывающимся голосом, превзошло все ожидания патрона: этот добродетельный сын с отвагой, достойной пера Корнеля, разоблачил злоупотребления своего отца, который, пользуясь слепым доверием патрона, брал немалые взятки.
Потеревшись среди поставщиков и выведав то, что ему было нужно, он действительно сумел получить неопровержимые доказательства виновности старшего Корна. Блюм, гораздо больше возмущенный поведением сына, чем махинациями отца, довольно резко выставил Марселя вон и сразу же велел позвать своего директора. Несмотря на письменные свидетельства, оказавшиеся в его распоряжении, он все еще не мог поверить в виновность человека, который за тридцать лет службы не дал ни разу повода усомниться в своей честности. Поэтому патрону претили какие-либо увертки. Он сразу показал Корну компрометирующие его документы.
Немного смутившись, Корн улыбнулся – но это не была улыбка виноватого человека – и сказал:
– Вероятно, я допустил ошибку, что не рассказал вам об этом раньше, господин Блюм, так как действительно я уже давно получаю риторно6, в отдельных случаях я даже требую их уплаты. Кажется, таким образом менее чем за десять лет мы получили более миллиона чистых прибылей…
– Кто это мы?
– Да наша фирма, черт побери! Вы обнаружите разницу между ввозной стоимостью товаров и той, которую я реально оплатил в счетах, в графе «прибыль и убытки». Если бы я этого не делал, то риторно получал бы кто-то другой, и эта сумма не была бы тогда учтена в соответствующей графе…
