Он был совершенно прав. Мы держались севернее, чтобы не попасть во Францию вместо Англии. И я надеялся, что он мне поможет.
– Вы выйдете на землю темной ночью. А может быть, и нет. Увидите полосу прибоя, не зная, Ирландия это, Англия или Франция.
– Как-нибудь сообразим.
– Нет. – Он оторвал дольку апельсина.- Погода меняется. Через день-другой солнце исчезнет в облаках. Северный ветер спихнет вас в Бискайский залив, к дикому берегу. – Он сжал апельсин в кулаке, брызнул сок.- Судно погибнет, парень. И мы все погибнем.
Я смотрел на апельсин. Грейс сжимал его сильнее и сильнее, пока в кулаке не осталась сморщенная кожура, которую он бросил на палубу. Комок перекатывался по палубе при качке. Ветер уже усиливался.
– Вы утонете первым.
Грейс засмеялся.
– Какая разница, первым или последним. Мы все утонем, если завтра не определим курс.
Мы смотрели друг на друга. Свет играл в его золотом шитье.
– Скажите мне, – обратился я к Грейсу, – в чем моя ошибка? Что я упустил из виду?
– Того, кто нас сюда привел, тебя и меня, вот кого ты упустил из виду.
– Горна?
– Дай его мне. – Он оскалил зубы. Дай мне Горна, саблю и минуту времени. После этого я помогу вам. Вы окажетесь дома.
– Будь ты проклят, – сказал я.
– Опоздал, паркнь, – Он дико засмеялся. – Я давно уже проклят. Мне нечего терять.
Я вывалил пищу из ведра на палубу около двери, хотя он с трудом мог сюда дотянуться.После этого я запер его в темноте и поспешил наверх.
У штурвала стоял Горн. Он держал на северо-восток, реагируя на порывы ветра и возвращаясь на курс, когда; ветер стихал. Работа эта была бы непосильной для большинства рулевых, но Горн выполнял ее механически, как будто он, судно и ветер были единым целым.
– Не беспокойтесь, мистер Спенсер, – сказал Горн, -У вас есть голова на плечах, справитесь и с секстантом.
– Но погода меняется.
– Да, меняется.- Он повернул судно, и ветер подхватил его косицу. – Придется повилять, пока добежим до дома. – Он тепло улыбнулся мне.- Хорошо, что вы это заметили, сэр. Из вас выйдет славный капитан, мистер Спенсер. У таких бывает хорошая команда.
– Спасибо, но это Грейс сказал мне, что погода меняется.
– Этот дьявол чует все даже из «Пещеры».
Я кивнул.
– Что он еще сказал?
Я чуть было не проговорился Горну о сделке, которую предложил Грейс: его жизнь в обмен на безопасность для судна. Но, глянув на него, такого сильного и надежного, доброго душою, я промолчал. Не хватало только, чтобы он пошел вниз к Грейсу и принес себя в жертву.
– Он полагает, что мы утонем. Не найдем Ла-Манш.
Горн нахмурился:
– А вы как думаете, сэр?
– Я думаю, вы были правы тогда, давно.
– Когда?
– Нет судна более безопасного, чем то, на борту которого находится старик Горн.
– Спасибо, сэр.
Меня удивило, что он покраснел. Потом он отвернулся и кратким жестом провел рукой по щеке.
Я оставался с ним до захода солнца. Мы говорили об Англии, точнее – о Лондоне. Города Горн, собственно, и не видел, лишь берега Темзы и кровли прибрежных домов. Он расспрашивал об улицах и переулках, о дворцах и парках, и я затосковал о доме, рассказывая ему обо всем. Он хотел сам увидеть все это, когда его оправдают, и он сможет свободно путешествовать, не опасаясь ни вербовщиков, ни петли палача. Он сказал, что пройдет пешком через весь город, из конца в конец, а потом к западу, через Рединг и Мальборо до самого берега и до своего дома под Бристолем.
– Я там уже сто лет не был. Наверное, все изменилось.
Небо почернело, появились звезды. Я смотрел на ковш Большой Медведицы и дальше, на широкие крылья Кассиопеи. Там, в этих маленьких огоньках, таилось все, что мне нужно для определения нашего местоположения. Я снова вытащил секстант и направил его на Полярную звезду. Справиться с солнцем я не сумел, к тому же было мало надежды свести к горизонту звезду. Но все же я смог семь раз поймать Полярную, прежде чем горизонт расплылся в темноте и небо слилось с морем в черную массу. Тогда я ушел в свою каюту и проработал с вычислениями, как мне казалось, часы, прежде чем заснул и увидел во сне Лондон.
Я снова шел по городу из конторы отца к его пристани на Темзе. Но все дома на улицах города были сооружены из чисел, громоздились дроби, возвышались фасады из римских цифр. И все они тряслись и рушились вокруг меня, пока я не проснулся, обнаружив, что меня трясет за плечо капитан Баттерфилд.
Лампа все еще горела, на постели – книги. Увидев, что я проснулся, Баттерфилд снял с моего плеча руку. Он был в выходном костюме, пахнущем нафталином.
– Вы… на берег? – удивился я. Туго я соображал спросонья.
– Мы дома, – сказал он. – Мы у причала.
Мне пришлось оторваться от архитектурно-арифметических развалин и очнуться на шхуне далеко от берега.
– Дядя Стэнли, мы в открытом море.
– Ерунда. Ты что, не чувствуешь судна, сынок? Проснись! – Он топнул. – Видишь?
Я уселся. Фонарь висел на крюке неподвижно. Чернила в бутьлке не шелохнутся. Ни шума волн, ни завывания ветра. Баттерфилд стоит так прямо, что я готов поверить в невозможное, будто я проспал весь остаток путешествия.
– Пошли,- сказал он.
Я потащился за ним. Слабый розовый свет проникал в каюту, занималась заря. «Дракон» замер посреди обширного неподвижного моря. Ни рябинки на воде. Ни дуновения ветерка. Я даже на пруду не видел такого мертвого штиля. И я испугался.
У штурвала никого. Горн и Дашер стояли у фок-мачты, подняв головы. Другие двое курили трубки у кабестана, я узнал Беттеа и Фримэна.
Бедный дядя Стэнли осмотрелся и поскучнел. Злую шутку сыграла с ним лихорадка. Он стоял в нарядном шерстяном костюме и шикарных башмаках, настолько же неуместный на судне в этом наряде, как нищий на королевском балу.
Он моргнул:
– Я слышал кареты и толпу. Запах мостовых. Лошадей.- Он прижал пальцы к вискам: – Что со мной?
«Если он опасается, что сошел с ума, значит, он не сошел с ума»,- подумал я.
– Сэр,- сказал я. – Секстант. Он погнут.
– Да? Кто это сделал?
– Мадж. Помните? Он упал с полки.
– Да. – На лице его появилось болезненное выражение. – Да, вспоминаю. Он врет на три градуса.
– В какую сторону? – тряс я его. – Дядя Стэнли, пожалуйста. В какую сторону?
Но он не успел ответить. Подошел Горн.
– Неплохо бы поставить штормовые паруса,- сказал он, не зная, к кому обращаться. – Я бы поставил трисели спереди и сзади.
Баттерфилд потер виски.
– Тихо, – сказал он. Штиль. Как в поле.
– Ненадолго. Горн указал на юго-запад. Горизонт там чернел и клубился. – Прошу вас, сэр.
