Протопоп Логинов некоторое время молчал в тряпочку, затем смиренно высморкался в неё и вкрадчиво промолвил:
— Сие вопрос сугубо юридический. Коль скоро государи, начиная с Павла Петровича, даровали компании привилегии касаемо земель от Аляски до Сахалина, то бобры, лисы, песцы и прочие твари неукоснительно принадлежат компании. Такоже и люди, вошедшие в российское подданство, суть россияне. Но как мы должны трактовать человекообразных, обитающих в воде и наделённых разумом и речью? Подлежат ли они покровительству властей или их следует расценивать наравне с китами, морскими свиньями и восьминогами?
— Никакого вопроса нет, — отрезал Володихин. — Власть империи объемлет всё — землю, недра, морскую бездну и простор небесный. Каждое беспаспортное чудище, объявившееся в пределах России, должно назвать своё имя, сословие, род занятий и вероисповедание, после чего надлежит занести его в соответствующую графу реестра. У нас всё просто!
— Мяу! — согласился Ирод.
— Но поскольку русалки скрытно и самовольно проживают тут уже…
— Седьмой год, — подсказал Дивов.
— …им следует либо убраться восвояси, либо оптироваться как российским подданным. Препятствий последнему выбору я не вижу. Достаточно принять православную веру и записаться в надлежащее сословие.
— Сергей Петрович, голубчик, что вы такое говорите?! — воздел руки Леонтий. — Может, у русалок и души-то нет! Не могу же я окрестить тюленя… или вашего котика!
— Мррр, бррр, — обиженно заурчал Ирод, как бы намекая, что он разумный.
— Отец протоиерей, я богословских дел не касаюсь. Моя обязанность — учесть всех жителей и следить за сбором податей в казну. Уверен, что у вас есть инструкция Святейшего Синода: как определить наличие души. Вот ею и руководствуйтесь. Дружески рекомендую вам, — Володихин мрачно набычился, — бездушием нереид не отнекиваться, а должным образом отправлять свои пастырские обязанности. От архиерея вам будет наградной крест с украшениями и слава первого крестителя русалок, а нам — прибыль населения без всяких трат.
— Как же насчёт шлюпа? — Дивов не унимался.
— Экий вы быстрый, корнет! Сразу вам шлюп подай!.. Уймитесь и сядьте. Вы, как ссыльно-поселенный, возглавить экспедицию не можете. Для этого нужен моряк с хорошей аттестацией.
— Где вы на Лотарях такого сыщете? — иронически скривился Дивов, наливая себе текилы.
— А вот, к примеру, мичман Громов.
— Мя! — Ирод одобрил выбор полковника. Кот немного побаивался молчаливого мичмана, но признавал, что сей бледный, длиннорукий и костистый офицер — превосходный моряк и отменный боевой командир.
— Громов! — корнет поперхнулся спиртным, что редко с ним случалось. — Он беспробудно пьян который месяц! Неизвестно, в какой землянке валяется. Ряпунцы устали для него саке квасить…
— Ничего, зато под судом и следствием не состоял. Эй, хорунжий! Пригласи-ка сюда Громова, братец. Позаботься его отрезвить и привести в божеский вид. Скирюк, подайте нам карту.
Дивов с агентом сдвинули в сторону блюда, рюмки и бутылки; канцелярист развернул большой лист — полную географию Русской Океании. Поглаживая усы, Володихин в раздумье навис над необъятными владениями Бенедиктова и Российско-Американской компании.
Ирод беззвучно вспрыгнул на стол и тоже пристально вгляделся в карту. Обязанностью кота было всё знать и видеть; на Лотарях каждое дело государственной важности происходило с его участием.
Россыпь островов, по форме схожая с веслом или метлой, располагалась на линии, соединяющей Командоры с западным охвостьем Гавайев. По Высочайшему повелению граф Бенедиктов распоряжался землями общей площадью чуть меньше Гаити, раскинувшимися от тундры до субтропиков; лишь на юге испанцы сумели урвать себе клок до прихода русских.
Комендант провёл зубцами вилки от Мариинского Порта на юг, до тесно сближенных Царакотана и Кимукотана. Почти двести морских миль. Громов за два дня дойдёт, для него нет противных ветров.
— Значит, они промышляют здесь.
— Так точно! Их стоянка — в укромной бухте на юго-западе Кимукотана. В пролив меж островами не входят — рифов боятся. Они туда посылают вельботы. Там-то русалок и побили!
— Если не на шлюпе, так на чём нам плыть? — недоумевал Логинов. — На промысловом судёнышке? или на байдарах путешествовать?
— Сказано: шлюп не дам. Я не могу оставить порт без боевого корабля, и не просите. Вот разве что… Скирюк, кто из казаков в охране при старом сарае?
— Сегодня — Бирюк с Гончарём, ваше высокоблагородие.
— Вызвать их бегом в канцелярию.
— Опять-таки, — не унимался протопоп, — нельзя снаряжать экспедицию впопыхах. Надо всё основательно обдумать, взвесить «за» и «против». Наконец, русалки имеют естественнонаучное значение! Их следует зарисовать, взвесить, обмерить, составить обстоятельное описание… Надлежит привлечь к делу Прашкевича, как учёного.
Володихин почувствовал нечто вроде зубной боли, но не там, где следует, а в затылке. Он был окружён своенравными людьми, которые чудили кто во что горазд.
Взять того же Логинова. Как он угодил сюда? Прогневал благочинного тем, что издал под псевдонимом книжицу «О целебных свойствах плесени». Быв уличён в материализме, назначен служить на Лотаря, а по пути через Сибирь накатал целое землеописание «Дорогою широкой, или Как проложить тракт от Байкала до Амура».
Остальные были не лучше. Дивов посягал на шампанское, пел в рыбном пу французские песни и якшался с нереидами. Ссыльный шляхтич Казимир Прашкевич составлял свод флоры и фауны Лотаревских островов — он открыл здесь морских свиней, морских коней и морских коров, о чём с каждым попутным судном отправлял пространные реляции в академии де сиянс Санкт-Петербурга, Парижа и Лондона; правда, донесения его попадали главным образом в Охотск, где приказчики завёртывали в них селёдку.
Даже Скирюк от зимней скуки и тоски впал в грех сочинительства и страдал мучительной славянофилией — он тайком писал лубочное древнерусское сказание о богатыре Жупане, а как это имя произносил Володихин, так и повторять зазорно.
— Хватились вы, батюшка, вовремя, — отмахнулся от Леонтия канцелярист. — Давеча Прашкевич прислал с каюром записку — мол, остаюсь летовать в сопках, буду питаться ягодой и корневищами, ибо открытий предстоит немерянно. Каюр свалил мне гербарий от пана Казимира — пуд, не меньше. Куда это сено девать? В суп класть или в ступе толочь, мышей травить?..
— Донимают? — сочувственно и тихо спросил Логинов. Нелюбовь Скирюка к каменным мышам была общеизвестна — оглушительный топот грызунов терзал тонкие нервы канцеляриста, мешал ему спать, есть и думать.
