Валерий Рощин - Ледокол

Убедившись, что вблизи бочек никого не осталось, он поднял вверх правую руку, сигнализируя о готовности к подрыву. Один из матросов боцманской команды закончил установку электрических детонаторов и растяжку проводов, подсоединил их к старенькой подрывной машинке КВМ-6.

После чего недвусмысленно глянул на Цимбалистого: «Готово!»

«Давай!» — кивнул тот.

Матрос сделал несколько энергичных оборотов ручки индуктора и нажал на кнопку «Взрыв».

Под носом ледокола мощно грохнуло. Лед под ногами дрогнул, а к сумрачному небу вознеслось несколько огненных «грибов», увлекающих за собой обломки льда и разрушенных бочек. Всю округу тут же заволокло черным дымом.

Ветер быстро разметал клочки дыма, и команда «подрывников» с разочарованием увидела, что лед остался практически неповрежденным. Ни полыньи, ни свежих трещин под носом «Михаила Громова» не образовалось.

Лишь сверху сыпались обломки, а два десятка разбросанных по снегу лужиц солярки горели ярким красноватым пламенем.

На мостике царило напряженное молчание. Странное дело — народу было прилично, а тишина — хоть рояль настраивай.

Еремеев стоял у крайнего левого окна, Банник — по центру. Тихонов — у выхода на правое крыло. Молодой вахтенный матрос-рулевой — сменщик Тихонова — уперся плечом в переборку за штурвалом и рассматривал портрет рыжеволосой Аллы Пугачевой.

Сначала тишину нарушила серия взрывов бочек с соляркой. А через несколько секунд на мостик ворвался Зорькин.

— Не взяло! — в сердцах крикнул он.

Банник усмехнулся в седые усы:

— Еще бы… Толщина сто двадцать сантиметров. По такому льду хоть из пушек пали.

— Готовьте еще заряды! — гаркнул Тихонов. — Все, что есть! Будем рвать, пока не образуется полынья!..

— Куражишься? — Второй помощник отошел в сторону, давая понять, что не желает иметь ничего общего с одним из лидеров местной «революции». — Ну, давай-давай, покуражься…

Тихонов продолжал наседать на Зорькина:

— Несите, я сказал!

— А чего это ты раскомандовался? — заартачился тот.

— Бегом!

Вздохнув, радист исчез за дверью мостика…

Антарктида; море Росса; борт ледокола «Михаил Громов» — борт ледокола «Новороссийск» Июль 1985 года

Время подходило к завтраку, кок колдовал на камбузе. Распределив по тарелкам небольшие порции, он выставил их на раздачу, вышел в зал с тряпкой и еще раз протер столы.

В коридоре послышались голоса, в столовой появились свободные от вахты матросы.

— Приветствуем, Тимур, — здоровались они, усаживаясь за длинный стол. — Как самочувствие?

— В порядке. И вам не хворать. Устраивайтесь, сейчас кушать будем…

Сгоняв к раздаче, он ловко подхватил несколько тарелок и поставил их перед моряками. Заметив стоявшую в дверях Фросю, строго спросил:

— А ты чего? Тоже вахту сдала?

Собака в ответ облизнулась. Она давно уже поняла, что этот добродушный человек в белом форменном одеянии заведует на судне всеми съестными припасами.

Посмотрев на ее впалые бока и нездоровую шерсть, кок вздохнул:

— Ладно, сейчас…

Он достал из кармана кусочек сахара, положил его на блюдце, залил из кружки небольшим количеством воды. И поставил перед Фросей.

— Все, что могу. Ешь.

Она подошла к блюдцу и принялась лакать сладкую воду…

В зал ввалились полярники. Все были в приподнятом настроении.

— Живем, братцы! — уселся за стол Беляев. — Скоро на большую воду выйдем!

Матросы и кок удивленно переглянулись.

— Чего стоим-то, Тимур? — смеясь, напирал сбоку другой полярник, с мохнатой длинной бородой, как у Отто Юльевича Шмидта. — У тебя там, в холодильных камерах, поговаривают, даже шпроты имеются? Так мечи их на стол!

— Как на большую воду? — недоумевал кок. — Разве «Новороссийск» уже подошел?..

— Сами пойдем, дорогой! Власть на судне сменилась, ребята сейчас лед взрывают.

— Где взрывают?

— У носа и у кормы. Так что давай, раскулачивайся!

Кок не торопился выполнять настойчивую просьбу малознакомого человека. Полярнику пришлось отодвинуть его и самому направиться в «закрома».

— Э-э! А ну стой! — схватив его за куртку, Тимур прикрыл дверь на камбуз.

При этом где-то внизу грозно зарычала Фрося.

— Ты чего?! — не понял полярник. — Тебе же говорят: мы уходим! Отметить надо!

— Когда уйдем, тогда и шпроты!

«Отто Юльевич» оттолкнул его от двери.

— Да кто тебя спрашивает!

И тут же взвыл — рыкнув, Фрося вцепилась зубами в его ногу.

— Ах ты шавка недотопленная! — пнул он собаку, отчего та с визгом отлетела к ближайшему столику.

Такого наглого поведения на своей территории Тимур стерпеть не мог. Глаза кавказца моментально налились кровью, ладони сжались в кулаки, он с яростным криком бросился на бородача.

Завязалась потасовка.

— Стоп, мужики! Вы чего?.. — пытался разнять их Беляев. — Хватит! Остановитесь!..

Но было поздно. Долгое время натянутые, как струны, нервы не выдержали. В кают-компании загремели резко отодвигаемые стулья — из-за столиков вскакивали матросы.

— «Пингвины» наших бьют! — боевым кличем пронесся по залу чей-то крик.

Через секунду заводилу-полярника сбили с ног. Одному из матросов прилетел боковой в челюсть. Ближний столик перевернулся — к топоту ног добавился звон посуды.

Началась массовая драка.

Работа у носа и кормы ледокола не прекращалась.

Остатки взорванных бочек не трогали — лишь слегка растопив лед, куски разогретого железа остывали и намертво вмерзали в лунки. Пока первая команда перегружала очередные бочки с солярой, вторая долбила рядом новые углубления.

Изумленный Долгов спустился по штормтрапу на лед, подошел к небольшой группе матросов, возглавляемой Цимбалистым.

— Ребята, вы чего творите? Последние запасы спалите! — возмущенно произнес он.

Боцман отмахнулся, а матросы и вовсе сделали вид, будто не слышат.

— Не было же приказа взрывать! — дернул доктор за рукав Цимбалистого. — Я уверен: Севченко не мог пойти на такой шаг!

Тот всплеснул руками: дескать, откуда вам знать?!

— Я знаю, потому что он был в подобной ситуации!..

Долгов приводил доводы еще с минуту, но реакции на его вразумления так и не последовало.

В эти же минуты, преодолевая коридоры и трапы, Севченко с Петровым шли на мостик. Сохраняя молчание, мрачный Валентин Григорьевич вышагивал первым. Лицо Андрея Николаевича, следовавшего вторым, было не менее озабоченным.