— Ашче Путокан, — произнес вождь, вытянув обе руки. — Танигабару.
— Дым Скала, — перевел Чич. — Смотреть там. Гигантскую каменную башню, перед которой они находились, на четверти высоты пересекал карниз. Эта площадка нависала над пропастью, и ее край, рассеченный трещинами, напоминал короткие пальцы-обрубки, торчавшие из широкой бугристой ладони. Слева, прямо из скалы, низвергался буйным яростным водопадом подземный ключ, дававший начало реке, справа утес был перечеркнут зигзагом крутого серпантина — тропа начиналась от равнины, шла под углом тридцать градусов на восток, резко сворачивала на запад и снова на восток, заканчиваясь на краю карниза, у основания огромного мизинца. Над пальцами-обрубками поднимался бруствер, поверх которого торчали стволы двух пушек, конусы каменных печей и кровли нескольких бараков. Дым от печей таял в прозрачном воздухе.
Капитан и бомбардир молча разглядывали сооружение в подзорные трубы. Гуаканари, которому, видно, надоело молчать, снова заговорил, размахивая руками и угрожающе скаля зубы.
— Вождь сказать, там хижина, сколько палец на руке, — перевел Чичпалакан. — Последний хижина, за ней дыра, сверху деревья, много срубленный деревья, чтобы пленный индеец не убежать из яма.
— Испанцы ловят ваших мужчин и загоняют в шахту? В эту дыру? — спросил Серов.
Посовещавшись с вождем, Чичпалакан кивнул.
— Так есть. Ловить, бросать в глубокий яма, велеть, чтобы ломали камень. Поднимать камень наверх. Говорить: много серебряный камень, будет еда, мало камень, нет еда. Наверх никого не пускать, только мертвый. Много мертвый индеец, один каждый три дня. Тогда ловить другой, бросать в дыра.
Брукс и Тегг переговаривались, приникнув к подзорным трубам и не слушая Чича.
— Двести пятьдесят футов, — сказал капитан.
— Скорее триста, — возразил бомбардир. — Не меньше трехсот, клянусь вечным спасением! И верхняя часть дороги простреливается насквозь. Видишь, куда смотрят пушки?
Это они о карнизе и о тропе, понял Серов. Карниз с рудничными строениями висел на высоте стоэтажного небоскреба, а тропинка была крутой и узкой; с одной стороны — скала, с другой — пропасть. Не рудник, а неприступная цитадель.
— Днем их не взять. Перещелкают, как попугаев на ветке, — произнес Брукс. — Ночью ударим, а? Поднимем пушки, выбьем ядрами ворота — и в атаку. Что скажешь, Сэм?
Тегг опустил трубу.
— Скажу, что дело хреново и пушки мы тащили зря. На тропе их рядом не поставишь, и даже одна будет мешать — обходить придется, или лезть через нее, или сбросить к черту после пары выстрелов. Но как ни крути, быстрой атаки не выйдет. Сколько людей на этом проклятом насесте поместится? — Он нарисовал пальцем в воздухе зигзаг тропы. — По одному идти придется, цепь не развернешь.
Капитан оторвался от зрительной трубы.
— Ну, одно я точно знаю: мы сюда пришли и без серебра обратно не уйдем. — Он мрачно хмыкнул и поманил пальцем Чича. — Эй, мошенник! Спроси-ка вождя, могут ли мулы пройти по тропе и подняться наверх. Как доставляют продовольствие? И как спускают вниз серебряные слитки?
Чич затеял переговоры с Гуаканари, а Серов легонько коснулся капитанова рукава:
— Если позволите, сэр… Могу я взять у вас трубу?
— Держи, — Брукс сунул ему тяжелый, в медной оправе, инструмент. — И дай взглянуть парням.
Качество старинного изделия было неплохим — утес с карнизом и серпантин дороги точно прыгнули к Серову. Теперь он рассмотрел, что тропу, похоже, вырубили в скале, и кое-где подъем перемежается ступенями. Что до бруствера, то он оказался загородкой в человеческий рост, сложенной из обтесанных и плотно пригнанных камней, без всякого следа скрепляющего раствора. Все это решительно не походило на европейскую работу.
Осмотрев скалистую стену от подножия до карниза, Серов передал трубу боцману и прислушался к словам Чича. Тот объяснял, что мулам наверх не подняться, что продовольствие затягивают в корзинах канатами и так же спускают серебро, а еще носят то и другое по тропинке, но только днем; ночью ходить по ней опасно.
— Сучьи дети, — пробормотал боцман за спиной Серова. — Засели, как в гнезде на мачте… Не подберешься!
— Подкрасться ночью, снять часовых, перелезть через стену… — начал Дойч.
— Не грузи дерьмо в уши, — сказал Тиррел. — Так и дадут тебе подкрасться! Индейцев они опасаются и ночью факелы жгут. Вот солнце сядет, и увидим.
— Тогда ядрами из пушек закидать. Снизу…
Тегг презрительно фыркнул:
— Думаешь, ядро из наших пукалок на триста футов залетит? Хрен собачий! Да и ядра двенадцатифунтовые… Вот если бы мортиры были! [68] Шесть или восемь мортир с ядрами по тридцать шесть фунтов, да к ним вволю пороха… Тогда бы я это гнездышко разнес, только пыль бы полетела! Пушки сбил бы, стенку свалил, а когда забегают, засуетятся, самое время ударить с дороги. А иначе всех на ней положим. Каждого ублюдка, что летать не научился.
На минуту все смолкли, обозревая скалу. Было тихо, только вопили в чаще попугаи да скрипела и угрожающе щелкала какая-то тварь. Солнце садилось, темнело стремительно, как это бывает в тропиках, и, следуя предсказанию Тиррела, на стенах маленькой крепости зажглись огни. Довольно яркие — очевидно, горела смола в металлических чанах.
Серов вежливо кашлянул:
— Сэр…
— Да? — капитан скосил на него глаз.
— Думаю, я смог бы туда подняться. Не по тропинке, а прямо по скале.
Крепкие зубы Брукса блеснули в сгущавшихся сумерках.
— Один из фокусов, которым учат сыновей маркизов?
— Так точно, сэр. Наше семейное развлечение — штурмовать замки соседей. Помогает заполнить досуг.
Неожиданно Тегг подтолкнул его локтем — несильно и вроде бы по-дружески.
— А ты парень с юмором, как я погляжу. Прямо сейчас полезешь или как?
— Утром. В темноте мне не забраться.
Дойч выругался, а Тиррел одобрительно крякнул.
— Ну, залезешь, а дальше что? — спросил капитан.
— Канат и железки нужны, — сказал Серов. — Прочные острые железки, клинья, чтобы забить их в скалу. Видите трещины на карнизе и выступы вроде пальцев? Если поднять в трещины пару бочонков пороха с длинным запальным шнуром и взорвать, край карниза рухнет вместе с бруствером. У того пальца взорвать, который на мизинец похож, где пушки стоят… — Он подумал и добавил: — Только бочки мне одному не вытянуть. Помощник нужен, а лучше — двое.
Джозеф Брукс сунул пятерню за отворот камзола, почесал грудь и одобрил:
— Хорошая мысль, клянусь святой троицей! Это тебе зачтется, Эндрю. Два раза зачтется: когда монету будем делить и в Судный день. — Затем капитан повернулся к Теггу и спросил: — Ну как, Сэм, полезешь? С порохом у тебя ловчее всех выходит.
Бомбардир измерил взглядом темную скалу и покачал головой:
— Мое место на орудийной палубе, у пушек, а от высоты у меня головокружение, как после пинты рома. Тут, Джозеф, марсовые [69] нужны. Для этих обезьян лазать как по земле ходить.
— Я полезу, — вдруг сказал Уот Стур. — Мне что скала, что мачта, все едино, а мачты, на которую мне не забраться, дьявол еще не придумал. Заберусь! Была бы только снасть.
— И к ней еще две доли, — добавил Клайв Тиррел. — За лишнюю деньгу можно на трон Сатаны залезть, а он наверняка повыше этой горушки. Я марсовым восемь лет плавал и умения не растерял.
Брукс перестал чесаться, вытянул ладонь из-за пазухи и стукнул по ней кулаком, будто договор припечатал.
— Две доли каждому, а Эндрю-писарю от меня пистолет с серебряной насечкой. За хитроумие. Ну, джентльмены, за работу!
Повернувшись, он начал спускаться с пригорка, прокладывая дорогу в шелестящем тростнике. Пираты двинулись за ним, переговариваясь и обсуждая успех намеченной операции, а Серов задержался, бросил последний взгляд на зигзагообразную тропу и каменную стену, потом спросил у Чича:
— Кто это все выстроил? Дети Каймана? Чичпалакан замотал головой:
