Это был аврал не по морской старинке, а новый, настоящий большевистский аврал. Никто никого не подгонял и не уговаривал. Каждый понимал, что в эти дни работать иначе нельзя было. И когда в конце смены на доске появлялось: «такая-то бригада выполнила дневное задание на 300 %», тогда к людям возвращался покой, но и то лишь на несколько коротких секунд. А потом снова являлось беспокойство: как-то другие смены? Сколько погрузят они?
Лебедки громыхали, и гулко на весь рейд свистели буксиры, подтаскивая к пароходам новые баржи, насыпанные жирным лоснящимся углем.
Грузили сразу во все четыре трюма. В самый разгар погрузки пришла неприятная радиограмма. Суда ледовой разведки сообщали: северо-западные ветры забили Карское море трудными льдами.
В ответ на это люди принялись за работу с каким-то ожесточением.
Яшку чаще всего ставили вахтенным на палубе. Он уже вовсе забыл про самолет, ходил веселый, даже учился в укромных местах отбивать чечетку, любил сидеть на кнехте[60] и распевать свою любимую: «Раскинулось море широко…»
Один раз капитан, спускаясь со спардека, задержался на середине трапа.
— Вахтенный?
— Есть вахтенный! — Яшка спрыгнул с кнехта.
— Что-то я хотел себе сказать? Ах да, сходи-ка в Красный уголок, возьми гитару и принеси сюда.
— Есть принести гитару сюда!
Яшка, не переводя дух, исполнил капитанское приказание. С гитарой навытяжку стоял перед Александром Петровичем.
— Садись, — капитан указал на кнехт.
— Зачем? — не понял Яшка, но сел.
— Пой, с гитарой гораздо лучше получается, веселей. Не стыдно?
Капитан сердито кашлянул, повернулся на каблуках и пошел прочь.
Ну, конечно, опять Яшка оплошал. Не полагалось петь на вахте.
Но капитан не прошел и десяти шагов, снова вдруг остановился, задрал голову, как будто выискивая что-то там наверху.
И тогда Яшка услышал далекий гул моторов.
Самолет шел со стороны материка. Сначала он был ростом с кузнечика, потом с чайку, а потом стал виден весь. Огромный, с двумя моторами, он влетел на рейд, и от его гула на «Большевике» дрожала палуба.
Прилетел всё-таки…
Кто-то обнял Яшку.
— Иди, собирайся.
Это Александр Петрович обнял Яшку за плечи и шагал с ним по палубе.
В каюте дядя Миша поспешно собирал яшкины вещи, но он делал это так, что ему на сборы не хватило бы и двух дней.
Пришел Вася Томушкин. За эти дни он очень изменился, почти ни с кем не разговаривал, а работал за пятерых.
— Не сердись, — попросил Вася, протягивая Яшке руку, — мне и так досталось.
— А я не сержусь.
Яшке было жалко даже Васю. Парень-то хороший, работяга, учится. Верно, болтун невозможный, но дядя Миша говорит: «Это от ветра в голове». А ветер-то не всё время дует. Подует, подует и перестанет.
Савелий Илларионович принес Яшке настоящую морскую книжку — «Спутник моряка».
— Когда будешь вступать в комсомол, то напиши. Мы тебе от всей нашей организации дадим рекомендацию. Но смотри, чтобы успеваемость и дисциплина…
Третий помощник советовал еще что-то, но Яшка уже ничего не разбирал. Всё окутало туманом…
Прибежал боцман и крикнул:
— У меня всё готово!
Дядя Миша выпроводил всех из каюты, и остались они только с Яшкой. Дядя Миша стоял отвернувшись к иллюминатору. Тихо сказал:
— Может, у меня отпуск будет, так я приеду в ваши края порыбачить, — вдруг тоже, как ты, палтуса поймаю.
— Верно, приедешь? — Яшка прижался к дяде Мише.
— Приеду, — повар хлопнул иллюминатором и накрепко завинтил его. — Осенью жди.
Едва они вышли на палубу, раздалась нестройная музыка. Это несколько человек, свободных от работы, собрались на спардеке с инструментами и заиграли в честь яшкиных проводов.
Яшка не мог двинуться к трапу, его словно привинтили к палубе. Откуда-то появился машинист Петров. Он поднял руку, чтобы оркестр умолк.
— Товарищи, — заговорил Петров, как на собрании, — мы провожаем нашего пассажира дальнего плавания Якова Кубаса. Сегодня он пассажир, но я уверен в том, что из него выйдет настоящий советский моряк дальнего плавания. Будешь, Яша, работать, — будет тебе счастье и благополучие. Вот сколько пожеланий! Ну, ни пуха тебе, ни пера!
Несколько рук подхватили Яшку, подняли и потащили на спардек к парадному трапу. Яшка протестовал…
Но Яшку подняли на спардек. Оказывается, боцман по случаю яшкиного отъезда спустил там парадный трап. Катер, уже с заведенным мотором, стоял наготове.
Яшку несли, а над ним с криком летали чайки.
Корабельные мачты упирались в голубое небо, где плыли белые облака.
И вдруг Яшка очутился в своей лодке, в той самой, в которой он когда-то повстречался с «Большевиком».
— Это твое хозяйство, — крикнул боцман, — на нем сейчас съедешь на берег! А будем возвращаться в Архангельск, ты карауль нас, тогда я верну ее тебе в полном порядке.
Яшка сквозь слезы видел лишь чаек да голубое небо. Музыка доносилась откуда-то сверху…
Лодка рванулась на буксире следом за катером. С парохода закричали:
— Прощай!
— Попутный ветер!
Да, прощай, «Большевик», прощайте, друзья!.. Вот он, черный корпус самого лучшего на свете парохода, вот возвышается над водой…
На катере штурман Жук держал не прямо на берег, а вокруг «Большевика», чтобы Яшка в последний раз мог полюбоваться пароходом.
Закричали чайки, словно прощаясь с Яшкой.
На палубе гудели моторы лебедок, поскрипывали блоки, хлопали доски… Кто-то командовал зычным голосом:
— Вира, веселей!
Веха — длинный шест на поплавке, стоящий вертикально на воде.
Форштевень — передний брус, сделанный по форме носа корабля или шлюпки. Он является продолжением киля.
Банка — скамейка в лодке.
Вахта — дежурство на корабле.
Держать на курсе — править кораблем, идти по курсу.
Рубка — всякого рода закрытое помещение на верхней палубе корабля.
Течение работает — течение направлено.
Мегафон — рупор больших размеров.
Штормтрап — веревочная лестница.
Фальшборт — легкая невысокая обшивка борта над верхней палубой.
