Ознакомительная версия.
— Облачайся! — сказал он Рейнмару и вручил ему конусообразную жестянку. — Это «Глас Божий». Вставляешь его в маску и орешь диким голосом. Лучше рычать, выть, свистеть… В общем, наводи страх, как умеешь. Эта штуковина усилит твой голос многократно. Так что за чудище вполне сойдешь. Но не бегай, а «выползай» — важно, с угрозой. Учти, ты будешь драконом огнедышащим, только не бойся, с тобой ничего не случится. — С этими словами Франсуа достал из своего необъятного походного мешка несколько туго набитых мешочков, из которых торчали промасленные фитили.
— Что это? — удивленно спросил Рейнмар.
— Дар одного тамплиера-алхимика. Называется «дымный порошок». Производит страшный грохот, много дыма и огонь. Можешь не сомневаться, дракон у нас получится что надо, как настоящий…
Франсуа быстро собрал кучку сушняка и сухой мох на растопку, и вскоре на полянке загорелся небольшой, почти бездымный костерок…
Но оставим штукарей с их нетривиальными заботами и познакомимся поближе с рыцарями, которые ехали вместе с обозом ростовщика Элиаса. Это были Оливье де Клиссон и Раймон де ля Шатр. Их познакомила Жанна, и они сразу же почувствовали обоюдную симпатию.
Оливье пригласил Жанну, от которой был просто без ума, погостить в его замке, и она с огромной радостью согласилась. Все дни турнира они практически не расставались, и хотя самых важных слов пока не было сказано, и молодой рыцарь, и юная вдова уже знали, что нашли друг друга. Жанна не сомневалась в цели приглашения — Оливье хотел познакомить ее со своими родственниками. Она боялась этого момента, и чтобы ее окончательно не покинуло мужество, время от времени оставляла рыцарей и присоединялась к ростовщику, благо его возок был просторным и удобным для длительных путешествий.
Скучающий Элиас был рад найти в ее лице благодарного слушателя и всю дорогу рассказывал о бедах своих соплеменников:
— Десять лет назад в Гиени нехорошие люди стали распространять слухи, будто евреи готовы помочь прокаженным отравить все колодцы, с тем чтобы отомстить бандам пастухов, разгромившим их жилища. Какие глупости! Зачем рубить сук, на котором сидишь?! В 1312 году сам Генрих Бургундский останавливался у меня на ночлег, в 1323 году базельский епископ брал у нас большие суммы денег для строительства храма, налоги мы платили исправно, в одном только Везеле сто семьдесят турских ливров в год… — Разгоряченный Элиас вытер пот со лба цветастым платком. — Тем не менее король Филипп V выпустил ордонанс о выселении евреев из Франции, и мой прекрасный дом продали придворной даме де Ламбрей. Пустили на торги даже нашу синагогу! Какие убытки, какой разор… — Элиас горестно качал головой.
Жанна слушала его вполуха, все ее мысли были заняты Оливье де Клиссоном. Она лишь согласно кивала, когда в высоком пронзительном голосе ростовщика появлялись трагические нотки.
— Имущество наше было конфисковано, на двери домов наложили печати, вещи продали с молотка, — продолжал плакаться ростовщик. — А потом, вдобавок ко всему, нас обвинили в том, что в наших домах не нашли золота и драгоценных камней, и будто бы все это мы попрятали. Откуда у бедных, всеми гонимых евреев могут быть большие ценности?! После продажи оказалось, что все наши пожитки стоили всего семьсот двенадцать флоринов. Но Бог не оставил нашу общину наедине с несправедливостью, и четыре года назад всемилостивейший герцог Гюг Бургундский снял с нас все обвинения и позволил поселиться на прежних местах…
Раймон де ля Шатр, обладавший не только острым зрением, но и великолепным слухом, лишь посмеивался про себя, когда до него долетали стенания и жалобы Элиаса. Один только праздник в Эннебоне принес ростовщику баснословную прибыль. Шевалье подозревал, что и весь турнир был обустроен на деньги, взятые у него Жаном Бретонским взаймы. Небогатые рыцари так сильно поистратились на наряды своим женам, которые жаждали блистать на пирах, и на свое вооружение, что долго не забудут о турнире, изрядно опустошившем их кошельки.
Третий день турнира едва не закончился для шевалье большой печалью. Довольный своими успехами и золотым дождем, пролитым на него поверженными баронами, он не пожелал участвовать в состязании. Начиналась джостра — поединок — но Раймону лень было возиться с каким-нибудь бедным шевалье, у которого за душой ни гроша. А забрать у такого несчастного последнюю надежду — его боевого коня и воинское облачение — де ля Шатр просто не мог; так поступали только люди низкие, у кого благородства не сыщешь и светлым днем со свечой. Поэтому он решил лишний раз не рисковать, тем более что самые богатые сеньоры и бароны или выбыли из строя или решили отказаться от джостры — по той же причине, что и шевалье. Оставались лишь молодые искатели славы, и те, кто хотел свести счеты друг с другом. Но де ля Шатр не имел личных врагов. По крайней мере, он так думал. И, как оказалось, ошибался.
Его все-таки заставили выставить свой щит под Золотым деревом. Ведь де ля Шатр считался одним из лучших рыцарей Бретани, и Жан Бретонский не желал, чтобы какие-нибудь англичане или рыцари из Фландрии взяли верх над его вассалами. Пришлось подчиниться требованию маршала-распорядителя, дабы не уронить свою честь.
Раймон де ля Шатр, сидя в полном боевом облачении на табурете в тени своего шатра, с тоской молил всех богов, чтобы сегодня ему не пришлось драться. Рыцари подъезжали к Золотому дереву, ударяли копьем о щит будущего соперника, вызывая его таким образом на бой, и начиналась очередная джостра: ломались копья, трещали щиты, звенели мечи, дико ржали боевые кони, а собравшийся на турнир честной народ в восхищении от великолепного зрелища хлопал в ладоши, свистел и орал, почти не переставая, до хрипоты.
Про де ля Шатра и впрямь словно забыли. В принципе, ничего необычного в этом не было. Многие знали его силу и не рисковали пытать судьбу в схватке с таким грозным соперником. А те, кто хотел поживиться, — как и сам шевалье — выбирали себе противников побогаче и познатней; что толку с рыцаря, у которого нет ни поместья, ни богатства?
И вдруг шум на ристалище затих, словно по мановению волшебной палочки. Раймон де ля Шатр услышал звон своего щита. Этот звук он не мог спутать ни с каким другим; оружейники Толедо потрудились на совесть — крепчайшая сталь на щите звучала, словно колокол. Он поначалу даже не поверил — его вызывали на бой, и не на обычную джостру, а с применением боевого оружия! Оруженосец шевалье, юный Анри, уже подавал ему шлем, чтобы прикрепить к кирасе, а де ля Шатр всё никак не мог прийти в себя от изумления и досады — какому идиоту пришла в голову мысль вызвать его на смертельный поединок?! Такие вещи иногда случались на турнирах, но неужели Жан Бретонский допустит на своем празднике кровопролитие? Ведь вряд ли у кого могли возникнуть сомнения, что шевалье Раймон де ля Шатр простит самоуверенному наглецу его выходку.
Ознакомительная версия.
