— Если не ошибаюсь, он был старшим офицером на одном из новых миноносцев, — продолжал Ярошенко. — Вряд ли ему дали бы такое назначение, если бы он никуда не годился.
Верно. Лейтенант Малиничев был старшим офицером на «Капитане Кроуне» и пользовался хорошей репутацией. Почему же он здесь не мог справиться с тремя несчастными вооруженными буксирами и только путал? И внезапно Бахметьеву пришла в голову совершенно новая мысль:
— Знаете что, все эти бывшие раньше могли неплохо командовать, а теперь никак не могут. И вот почему: они боятся отдавать приказания. Им все кажется, что их сейчас за борт бросать начнут. Их ушибло еще в семнадцатом году, и они до сих пор не могут прийти в себя.
Ярошенко молча кивнул головой. Его юный командир сейчас был бесспорно искренним, только многого еще не понимал и в отношении Малиничева, к сожалению, ошибался. Малиничев был тонкой бестией.
— Отчасти вы правы, — наконец сказал он. — Однако расстраиваться по этому поводу не стоит. Кое-кто привыкнет, а кое-кого снимут. — Подумал и снова улыбнулся. — Хорошо, что вы стараетесь навести порядок, только не нужно нервничать.
Бахметьев пожал плечами:
— Стараюсь по привычке, но из этого всё равно ничего не получится. Слушайте. Сегодня там было два монитора, а завтра будет хоть двадцать. У них в тылу весь английский флот со всей его чудовищной силой, а что у нас?
Ярошенко отвернулся. Солнце уже село за лесом, и река постепенно начинала тускнеть. Положение, конечно, было тяжелым. Может быть, еще более тяжелым, чем оно казалось юному товарищу Бахметьеву. Но всё-таки в конечном итоге революция должна была победить, как она побеждала везде.
— Я знаю, что воюют не пушки, а люди, — медленно заговорил он. — И наши люди ничем не хуже их. Пожалуй, даже лучше. Они дерутся за свое дело, за свою власть. — Всем телом наклонился вперед и взглянул на горящее небо, точно в нем искал ответа. — И еще я знаю, что у них в тылу, кроме английского флота, есть английский пролетариат. Мы победим, товарищ командир. Можете не сомневаться.
— А! — И Бахметьев махнул рукой. — Политика. Я лучше пойду спать.
Рассуждения о международной солидарности трудящихся казались ему просто ребячеством, Рассчитывать на то, что английские комендоры из классовых соображений начнут стрелять мимо дели, никак не приходилось. Военная мысль могла считаться только с фактами, а фактами были мониторы.
— Спокойной ночи, — не оборачиваясь, сказал Ярошенко.
5
Борис Лобачевский прибыл на флотилию на должность флагманского минера и своим назначением был очень доволен, потому что ни мин, ни торпед на флотилии не имелось.
В большом брезентовом чемодане, вместе с тремя парами белья, двумя белыми кителями, некоторым количеством муки, сахару и табаку и прочим совершенно необходимым имуществом, он привез занимательную игру по названию «скачки».
— Особо большого умственного напряжения не требует, и в этом ее несомненное достоинство, — заявил он, раскладывая на столе зеленый картон с желтым овалом скаковой дорожки. — Как вы, вероятно, догадываетесь, свинцовые лошадки передвигаются не самостоятельно, а при помощи играющих.
В кают-компании канонерской лодки «Уборевич» было полутемно. Фитиль керосиновой лампы, чтобы она не коптила, пришлось изрядно прикрутить.
— Интересно, налетят они завтра или нет, — нечаянно сказал начальник дивизиона Олег Михайлович Малиничев и, чтобы показать, что он не боится, слегка прищурил свои светлые глаза.
Он был изрядно потрясен тем, что случилось за ужином. Неприятельские самолеты налетели раньше, чем он успел добежать до мостика. Одна из бомб разорвалась у самого борта, а другая вдребезги разнесла стоявшую на берегу баню. Он приказал вытопить ее для команды и как раз собирался первым идти париться. И пошел бы, если бы не запоздал на ужин.
Он улыбнулся и покачал головой. Ему определенно повезло.
— Бесспорно, — согласился Лобачевский, — чрезвычайно интересно, но всё же несущественно. Давайте займемся более важным делом, — и обстоятельно стал разъяснять значение барьеров, применение хлыстов и прочие нехитрые правила игры.
— Жрать охота, — ни с того ни с сего вспомнил начальник распорядительной части штаба тучный и полусонный Бабушкин.
— Это тоже правильно, — подтвердил Лобачевский. — Поэтому за отсутствием хлеба я рекомендую заняться увлекательным зрелищем в подлинно древнеримском вкусе. А чтобы еще добавить вкуса этому зрелищу, предлагаю каждому из играющих внести в кассу по десятке. Первый окончивший получает три четверти, второй — четверть. Возражений нет? Принято единогласно. Джентльмены, выбирайте лошадок.
— Ладно, — сказал Бахметьев. — Давай мне ту, серую в яблоках. — Он был очень утомлен, и ему хотелось хоть как-нибудь отвлечься от надоевших мыслей.
— Деньги в кассу! — провозгласил Лобачевский.
— Это как раз цена фунта картошки, — вздохнул Бабушкин. — Только ее все равно не достать. Я согласен.
— Рискнем, — согласился Олег Михайлович Малиничев. Достал из внутреннего кармана тужурки стянутый резинкой бумажник и на середину стола выложил две новеньких советских пятирублевки, а рядом с собой — измятый царский рубль.
— Неужели брутовский? — спросил Лобачевский.
— Самый настоящий, — любовно разглаживая грязно-желтую бумажку, ответил Малиничев. — Подписи обоих жуликов: Брут и Плеске; и заметьте: номер как на тройном одеколоне — два нуля четыре тысячи семьсот одиннадцать. Я за него перед войной двадцать пять целковых дал.
Кассир государственного банка Брут, попавшись на каком-то мошенничестве, повесился, и судьба управляющего Плеске тоже была печальной. Естественно, что подписанные ими рубли пользовались репутацией талисманов и высоко ценились среди карточных игроков.
— Дороговато, — сказал Бабушкин. — В те времена за четвертную можно было лихо пообедать в каком-нибудь хорошем ресторане. Двоим с вином и до отвала.
Малиничев рассмеялся:
— Вы неисправимый материалист. — Схватил кости и встряхнул их в кулаке. — Смотрите! — и, бросив, выкинул две шестерки.
Теперь он был окончательно уверен в своем счастье, и в глазах его светилось торжество. Конечно, только этот самый рубль сегодня спас его от гибели в бане и, конечно, он вывезет его и в дальнейшем.
— Видали? — Но, внезапно насторожившись, быстрым движением спрятал деньги под газеты с объедками воблы. Он услышал шаги на трапе.
Дверь раскрылась, и в кают-компанию вошел комиссар Ярошенко. Его правая рука была забинтована и висела на перевязи. Осколком бомбы ему раздробило два пальца. Он подошел к столу и остановился вплотную перед Бахметьевым.
