Батлер выбрался из кресла, согнувшись прошел в салон и распахнул боковую дверь, впуская в салон поток соленого морского ветра. Девушка с парнем шли к нему, но больше никого в лагере пилот не увидел. Откинув железную лесенку, он спустился на берег и направился навстречу парочке.
— Меня зовут Сэм Батлер, — козырнув двумя пальцами под выцветший козырек бейсболки, представился он смуглой островитянке в легком воздушном комбинезоне, оголявшем красивые плечи, и ее не менее смуглому спутнику.
— А меня можешь называть Крузом, — без тени приветливости сказал парень, и в его руке, выдернутой из-за спины, к немалому своему удивлению летчик увидел направленный на него пистолет.
* * *
Подогнув для удобства ноги, Васильев лежал на колючей травяной подстилке с закрытыми глазами. Который шел час, никто из обитателей камеры не знал даже примерно, день и ночь смешались. Последний раз их кормили часов восемь или десять назад, выделив на ужин по спрессованному в кубики брикету вареного гороха, лепешке столетней давности и одной на всех бутылки воды. Васильев, вспомнивший о незалеченной язве, от прогорклой лепешки, в которую напихано непонятно что, отказался, попробовав горох, но и эта еда оказалась мало пригодной для его желудка. В окаменевший брикет пришлось вгрызаться, обламывая зубы, а гороховая пыль, смешавшись со слюной, залепляла ему небо и язык подобно клейкому клейстеру, что и водой не промыть. На голодный желудок разговоры не шли, и в камере стояла тишина. Все чего-то ждали, ведь долго такое положение продолжаться не могло.
Услышав громкие, чужие голоса наполнившие комнату надзирателей, и щелканье замочного механизма, Васильев отполз к стене. Он заслонил глаза рукой в тот момент, когда дверь распахнулась, и блеклый свет фонаря буквально ослепил его.
— Выходите, — сказал вертухай, легонько ударяя по своей ладони резиновой дубинкой.
— Go, go, go!.. — на американский манер заторопил пленников бритый наголо молодчик с закатанными рукавами. — Go out!
На этом его познания в английском иссякли, он влез в камеру, схватил профессора, лежавшего ближе всех к двери, за плечо и выволок на свет. В каморке, швырнув пожилого человека на пол, с размаха врезал ему ботинком в бок, с перекошенной от ярости рожей повернулся к камере и подзывая следующего. Саныч, зажимая ладонью саднящий бок, перебирая ногами, отполз к стене. Васильев бросился к нему, помог подняться на ноги. К той же стене вышел Борисов со спутавшейся бородой, за ним Максим Глотов и Родригес, поддерживая под руки еле ковыляющего Колесникова.
Надзиратель отомкнул соседний каземат. Ирина вышла на свет в испачканном, порванном платье, придерживая на груди жалкие лохмотья. Увидев среди пленников жениха, она громко всхлипнула и кинулась к нему. Тот же садист, что минуту назад избивал профессора, поймал ее за запястье, отобрал у надзирателя дубинку и замахнулся, не видя разницы между мужчиной и женщиной. Но полковник, передав Максиму Колесникова, помешал ему, подставившись под удар. Дубинка обогнула ему плечо, но вторично замахнуться, соразмеряя внушительную комплекцию пленника со своей, молодчик не решился. Васильев обнял рыдающую подругу и закрыл ее своей спиной.
Дальнейшую расправу предотвратил Крафт, собственной персоной посетивший каталажку. Он вошел в сопровождении автоматчика и еще одного человека в армейском обмундировании, несшем серебристый чемоданчик. Крафт был в отличном расположении духа, кивком поздоровался с полковником, на что, впрочем, Родригес не счел нужным ответить тем же.
— Дамы и господа, — обратился к пленникам Крафт, гася в уголках губ зловещую ухмылку. — Ваше дальнейшее пребывание на острове лишено здравого смысла, кроме того, не секрет, что оно наносит вред моему делу. Поэтому я принял решение переправить вас на материк, но с условием, что вы навсегда забудете о том, что увидели здесь. Для большей уверенности я должен перестраховаться и обезопасить себя и своих людей от возможных неприятностей. Мой помощник, доктор Рушель, сделает каждому из вас инъекцию. Не бойтесь, ничего серьезного или опасного вашему здоровью. Препарат сотрет из вашей памяти некоторые нежелательные моменты. Вы немного поспите, и все, случившееся с вами на моем острове, покажется всего лишь сном, пусть и не совсем приятным. Надеюсь, что мы больше не увидимся. Доктор Рушель, эти господа в вашем распоряжении.
Помощник Крафта больше походил на мясника, чем на доктора. У него было крайне невыразительное лицо с мясистым носом, с ложбинкой, пролегшей между переносьем и низким лбом, отвислыми угреватыми щеками и зобом, мешочком лежавшим на воротнике. Сдвинув чемоданчиком исписанные цифрами и столбцами листки и кубики, он откинул крышку и извлек ампулу с прозрачной жидкостью. Не обращая внимания на окружающих, словно в помещение, кроме него, никого не было, он почиркал кремневым кружком по запаянному горлышку, отломил его и, поставив ампулу возле чемоданчика, полез за второй.
Действовал он споро, и вот уже поворачивался со шприцем, пустив из иглы тонкую струйку, вытравливая пузырьки воздуха.
— Кто первый, господа?
Лысый выдернул из неровной шеренги Борисова и подвел к доктору. Бородач упирался, дергал локтями, вырываясь из его цепких рук и не давал поднести ближе шприц. Ударом колена в подвздошье сопротивление было сломлено, задыхающийся ученый упал на колени. Мясник Рушель склонился над ним и ввел острие иглы повыше локтя. Содержимое шприца быстро перекачивалось под кожу ученого.
Обмякшего Борисова отволокли к стене, а к «доктору» подводили Глотова. И он недолго дергался с заломленной назад рукой, пока длилась процедура. Его толкнули к Борисову, где силы покинули парня, и он съехал на пол.
Миша Колесников не сдавался до последнего, успел залепить бритоголовому в оттопыренное ухо, и лишь когда сопровождавший Крафта автоматчик уставил ему в затылок ствол, позволил сделать себе укол. Доктор, опасливо подойдя к разбушевавшемуся пациенту, побыстрее вкатил ему дозу.
Когда очередь дошла до Васильева, он обнял на прощанье невесту. Разозленный безволосый молодчик с покрасневшим, опухающим ухом, отнял его от девушки и швырнул под ноги Рушеля. Владимир с трепетом видел, как втыкают в его плечо иглу, как перекатываются под кожу кубики прозрачного зелья. Он не знал, что за заразу ему вливают, но вместе с тем ощутил горячий ручеек, побежавший по вене.
Его бросило в пот; Лысый тянул его к стене, где лежали вкусившие свою дозу яда, а ноги его не слушались, обмякли, будто набитые ватой. Тело его охватило огнем и судорогами, во рту скапливалась слюна, но он был не в силах ее сглотнуть, и склизкая нить просочилась из уголка рта, свешиваясь до пола. Звуки искаженными достигали его сознания, будто в комнатке кто-то крутил, то излишне раскручивая, то замедляя пальцем, шумную грампластинку; уши наполнились звоном. Предметы теряли свои привычные очертания. Потолок и стены вдруг стронулись с места, начиная кружение, все быстрее, быстрее и быстрее, пока тошнота комом не подкатилась к его горлу. На секунду над ним завис Рушель, он говорил с кем-то, то смысла его слов Васильев уже не постигал. Его взяли его запястье, проверяя пульс. Ненавидя каждой клеткой своего умирающего организма этого бездушного убийцу в белом медицинском халате, Васильев потянулся к его горлу скрюченными агонией пальцами, имея последним желанием сдавить его выступающий камнем кадык и не отпускать ни за что. Но рука, лишенная сил, словно чужая, плетью упала на пол. Тело не повиновалось ему более…
* * *
Он не думал, что умирают так долго и так мучительно. Смерть в его представлении должна прийти разом, срывая жизнь, как яблоко с ветки, с последним вздохом человека забирая в мир иной. Но с ним все происходило иначе, жизнь не хотела отпускать его, являясь к Васильеву кратковременными вспышками сознания. И тогда Васильев, сквозь муть, видел над собой размытые, колышущиеся тени, покачивание, движение, словно его куда-то несли по тоннелю.
В мозгу его шевельнулась мысль, что так переход описывают люди, побывавшие в состоянии клинической смерти: такой же бездонный, нескончаемо длинный коридор, ангелы, ведущие новичка к ослепляющему белому свету, за которым его ждет Тот, кто олицетворяет Добро, Любовь, Вечность…
При следующей проблеске сознания он увидел себя в подземном зале, включенные прожектора, колебания отраженного света на зеркальной воде и очень странный предмет обтекаемой формы, погруженный в воду, на который были переброшены сходни с каменного мола, и где возились какие-то личности. Его перенесли поближе к трапу, откуда он имел возможность увидеть ближе округлый и, кажется, стальной корпус объекта, вырезы чуть выше уровня ватерлинии, невысокую рубку, какие бывают у подводных лодок. Проваливаясь в липкое забвение, он успел запомнить ощущение, что его передают кому-то, просовывают в открытый люк, откуда пробивается электрический свет…
