– Эй, на мачте, что сигналит «Кассандра»? – крикнул Хорнблауэр.
– Далеко, плохо видно, но я думаю, сообщает новый курс неприятеля.
Еще час на таком курсе, и французы обречены, отрезаны от Росаса и не успеют добраться до Барселоны.
– Черт, опять поворачивают! – сказал вдруг Джерард.
Безмолвно они наблюдали, как четыре французских корабля привелись к ветру и увалились на другой галс. Они поворачивали, пока у всех четырех мачты не слились – теперь они шли прямо на «Сатерленд».
– Кхе-хм, – сказал Хорнблауэр, глядя, как надвигается его рок, и снова: – Кхе-хм.
Французские впередсмотрящие заметили верхушки лейтоновских мачт. До Росаса – шесть миль с попутным ветром, до Барселоны – сто и ветер почти встречный; французский адмирал, завидев незнакомые паруса, без долгих размышлений устремился к убежищу. Путь ему преграждает один-единственный линейный корабль – француз постарается обойти его или уничтожить.
У Хорнблауэра упало сердце, однако мысли неслись стремительно и четко. Французам надо пройти шесть миль с попутным ветром. Где Лейтон – по-прежнему неясно, но не ближе, чем в милях в двадцати. В лучшем случае ветер дует ему с траверза, в худшем – с левой скулы. Если ветер будет поворачивать и дальше, через два часа он станет для Лейтона встречным. Двадцать против одного, что адмирал не догонит французов и те успеют укрыться под пушками Росаса. Помещать этому могут лишь непредвиденные порывы ветра, и то – если «Сатерленд» успеет сбить достаточно неприятельских мачт перед тем, как его уничтожат. Так напряженно Хорнблауэр вычислял, что лишь закончив, вспомнил: «Сатерленд» – его корабль, и решать ему.
Докладывал бледный от волнения Лонгли – он соскользнул по фордуну аж с топа стеньги.
– Винсент велел сказать, сэр. «Кассандра» сигналит, и он думает, это «Флагман „Сатерленду“ номер двадцать один». Номер двадцать один – «вступить в бой», сэр. Но флажки прочесть трудно.
– Очень хорошо. Подтвердите.
По крайней мере, Лейтон взял на себя моральную ответственность бросить один корабль против четырех. В этом смысле он достоин руки леди Барбары.
– Мистер Буш, – сказал Хорнблауэр, – сейчас без четверти час. Проследите, чтоб за эти пятнадцать минут матросов покормили.
– Есть, сэр.
Хорнблауэр глядел на медленно приближающиеся корабли. Ему их не остановить, все, что он может – преследовать их до Росаса. Корабль, или корабли, у которых он собьет мачты, достанутся Лейтону; остальные надо покалечить так основательно, чтобы их не починили в убогом росаском доке. Тогда они будут гнить в гавани, пока их разрушение не довершат брандеры, шлюпочная экспедиция или правильно организованная атака на крепость с суши. Хорнблауэр думал, что справится с задачей, но не находил в себе сил представить, что будет с «Сатерлендом». Он тяжело сглотнул и стал продумывать план первой стычки. Восемьдесят пушек первого французского корабля, уже выдвинутые, ухмылялись в открытые порты, над каждым из трех кораблей хвастливо реяли аж по четыре трехцветных флага. Хорнблауэр поднял глаза к синему небу, где трепался на ветру выцветший флаг красной эскадры, и вернулся к окружающей действительности.
– Команду к брасам, мистер Буш. Чтоб, когда время придет, повернули с быстротой молнии. Мистер Джерард! Канониров, которые выпалят раньше, чем пушка будет наведена, выпорю завтра всех до единого.
Матросы у пушек улыбались. Капитан знает: они и без угроз сделают для него все, что в их силах.
«Сатерленд» шел носом на приближающийся восьмидесятипушечный корабль, на самый его бушприт. Если оба капитана не изменят выбранному курсу, корабли столкнутся и, вероятно, потонут. Хорнблауэр глядел на неприятельский корабль, ожидая, когда у его капитана дрогнут нервы, «Сатерленд» шел в самый крутой бейдевинд, паруса его самую малость не хлопали. Если французскому капитану хватит ума привестись к ветру, «Сатерленд» не сможет причинить ему серьезного вреда, но все за то, что он будет тянуть с маневром до последнего, а потом, не полагаясь на неопытную команду, инстинктивно увалится под ветер. Когда расстояние между кораблями сократилось до полумили, над носом француза заклубился дым, и у британцев над головами просвистело ядро. Стреляли из погонных орудий. Нет нужды говорить Джерарду, чтобы тот не отвечал – он отлично знает цену первого, без спешки заряженного и наведенного бортового залпа. Корабли сближались. Две дыры появились в грот-марселе «Сатерленда» – Хорнблауэр так напряженно следил за неприятелем, что не слышал, как пролетели ядра.
– Куда он повернет? – спрашивал Буш, прихлопывая руками. – Куда повернет? Я не думал, что он продержится так долго.
Чем дольше, тем лучше: чем торопливее француз будет поворачивать, тем беспомощнее окажется. Бушприты разделяла уже какая-то сотня ярдов, и Хорнблауэр стиснул зубы, чтоб инстинктивно не скомандовать: «руль на борт!». Тут по палубе француза забегали, засуетились, и бушприт развернулся – по ветру!
– Не стреляйте! – крикнул Хорнблауэр Джерарду, опасаясь, что тот выстрелит слишком рано. Джерард ослепительно улыбнулся и махнул шляпой. Корабли поравнялись, между ними не было и тридцати футов, пушки француза указывали на «Сатерленд». В ярком солнечном свете Хорнблауэр видел, как блестят на французских офицерах эполеты, как наводчики баковых карронад, пригнувшись, визируют, цель. Пора.
– Руль на ветер, помалу, – приказал Хорнблауэр рулевому. Бушу, который предугадал маневр, хватило взгляда. «Сатерленд» начал медленно поворачивать через фордевинд, чтобы поравняться с кормой противника раньше, чем корабли сойдутся борт к борту. Буш командовал матросам у шкотов и брасов передних парусов, и тут, в дыму и грохоте, француз разразился первым бортовым залпом. «Сатерленд» задрожал, над головой у Хорнблауэра тренькнула, разорвавшись, бизань-вантина, из дыры в фальшборте полетели щепки. Однако нос «Сатерленда» почти касался неприятельской кормы. Французы заметались по шканцам.
– Так держать! – крикнул Хорнблауэр рулевому. Один за другим гремели выстрелы: «Сатерленд» проходил у неприятеля за кормой, и пушка за пушкой стреляли каждая в свой черед, и каждый раз корабль кренился от отдачи, и каждое ядро прокладывало путь от неприятельской кормы до самого бака. Джерард одним прыжком очутился на шканцах – он пробежал всю главную палубу, останавливаясь у каждой стреляющей пушки – склонился над ближайшей шканцевой карронадой, чуть изменил угол наклона, дернул вытяжной шнур и махнул рукой, приказывая остальным канонирам повторить за ним. Карронады гремели, ядра с картечью косили вражеские шканцы. Французские офицеры падали, как оловянные солдатики. Большое кормовое окно исчезло, будто сдернули занавеску.
