Мы оставили позади внешний рейд порта с его стоящими на якорях океанскими ковчегами, свернули в рукав, сторонясь речных трамвайчиков и моторок. Прочапал навстречу шлицами гребных колёс старый, как ломовая лошадь на издыхании, речной буксир, лоцманом на котором в своё время вполне мог быть сам Марк Твен.
Ты аккуратно сложила своё роскошное платье на кормовой банке. В следующей протоке нам встречались уже лишь спортивные академические лодки и байдарки, бензин и пар были прочно забыты. И когда из более мелкого ерика выгребла на плёс долблёнка с древними, как мир, стариком и старухой, плавающими вдвоём по этим плавням, должно быть ещё со времён набегов диких славян на цивилизованный Царьград, я подумал:
— Так и должно быть. Ведь мы плывём вверх по течению.
Гребла старуха. Старик правил коротким веслом. Ты улыбнулась: всё наоборот, если сравнивать с нами.
Когда мы забрались так далеко от двадцатого века, что навстречу нам могла попасться уже разве что солнечная барка бога Амон Ра, ты уже разоблачилась до одеяния девушек с египетских папирусов. Тогда ты ещё носила длинные свободно спадающие на плечи волосы и коротко подстригала чёлку, словно и вправду попала на мой ялик с барки фараона Нехо, на которой гребли похожими на лист осоки вёслами-гребками тридцать прекрасных девушек. Их набедренные повязки скрывали от глаз фараона значительно больше, чем оставшаяся на тебе часть бикини.
Царь Соломон сравнивал грудь своей возлюбленной с виноградной гроздью. У египтян были иные понятия о женской красоте. В Лувре, кажется, хранится ложечка из сандалового дерева, выполненная в виде нагой купальщицы, держащей на вытянутых вперёд руках огромный лист лилии. Тугая грудка, точёная, мальчишеская фигурка, стройные ножки. Мне, счастливцу, в тот день не нужно было в Лувр.
И какой фараон приказывал мне через месяц отрываться от тебя и плыть на край света, за сокровищами страны Пунт?
Лилии, осока и заменитель папируса — камыш, росли на Реке в изобилии. Наш собственный фараон, Никита Сергеевич, одно время даже собирался косить его для производства бумаги. (Видишь заброшенный причал в плавнях? Его рук дело). Поражающей своей огромностью и бесполезностью пирамидой, остался от его царствования крупнейший в Европе хлопчатобумажный комбинат, который построили раньше, чем убедились, что хлопок отказывается расти в наших краях, даже по указанию фараона.
С крокодилами дело обстояло ещё хуже. Даже он не додумался разводить их в Реке, хотя б для выделки кожи. Но стоило ли об этом сожалеть? Вон, за причалом, уже виден наш Эдем, наш рай земной, и мы — первые люди на Земле.
***
Хочу тебя.
Тебя, ещё не знающую, что такое стыд, и что его нужно прикрывать фиговым листом. Посреди поляны, на пологе так и не установленного брезентового шалаша, в котором тебе со мной должен быть — рай.
Хочу сразу же после забот о хлебе насущном: мне удалось поймать трёх хищных окуней. Где хищники? Да вон, в консервной банке плавают.
Хочу после приступа болезней: упал с дерева в попытке срубить сухой сук, на котором сидел, и лежу, стонущий, жду, пока ты испугаешься и неосторожно склонишься над раненным добытчиком.
До старости ещё далеко.
До смерти — ещё дальше.
Всё вокруг пронизано солнечным светом, запахом травы, молодостью, красотой и бессмертием.
В выписанном нам с тобой Господом штрафе за непослушание отдельной графой проходят муки родов. Тебе страшно? Мне никогда не дано знать, что это такое, и согласилась бы ты пойти на это из одной лишь любви ко мне, или основным было желание получить утешительный приз за храбрость в виде куклы Барби. Мужчинам многое не дано знать никогда. Я и Барби-то нашу впервые увидел, вернувшись из рейса в Персидский Залив, четырехмесячной уже. (Опять ты споришь: пяти- месячной? Мне что, вахтенный журнал подымать?)
Я уже не помню, кто был тот Змий, у которого ты купила яблоки перед этим пикником. Пращур Адам, наверное, не помнил даже вкуса этих невзрачных яблочек: ведь в тот день, по логике вещей, он вкусил от более сладкого плода.
Жена моя перед Богом! Потерянный рай, вечные заботы о хлебе насущном, болезни, старость, смерть — не слишком высокая цена, за счастье познать тебя. Когда я с тобой — мне не нужен рай. (Интересно, были ли в раю земном комары?)
Хочу погружаться в тебя, растворяться в тебе целиком, как во времена, когда свет ещё не был отделён от тьмы, а женщины от мужчин. Даже времени ещё не было: его отсчёт только рождается, задаваемый биениями наших сплетённых в китайский иероглиф тел.
Я помню то слово, которое было вначале, когда заржавевший маятник времени наконец был запущен нашими совместными усилиями. Ты сказала:
— Я думала, будет хуже.
Это был первый наш день, когда мы принадлежали только друг другу, а не командирам рот, неожиданно возвращающимся из рейса мамам и последним поездам метро.
Наш день Начала Времён. На сотворение нашего Мира у нас было ещё больше времени, чем у Господа: ты взяла на работе отгулы.
Но боги завистливы и жестоки: любящий детей своих не за дела их, но по вере ихней, карающий чад своих, не по грехам их, но за грех первородный, ветхозаветный Бог иудеев и израильтян именно на этот день приберёг обещанный Апокалипсис.
Уже отдали ему души неисповеданные грешники-пожарные, тушившие геену огненну на крыше четвёртого энергоблока в чём мать-родина послала: в кирзе и противогазах.
Падала звезда Полынь, и водители автобусов тридцать восьмого маршрута полдня загорали в её лучах и играли в волейбол на травке у колонны своих икарусов под Припятью.
Первомай шагал по планете, и скакал по земле Конь Гнедый.
Конец света уже состоялся, просто радио забыло нам об этом сообщить.
***
Через десять лет по окончании света нас уже не удивить никаким локальным апокалипсисом.
Тонули пароходы. Все водолазы черноморского бассейна искали покойников на дне Цемесской бухты.
Началась первая война между союзными республиками.
Первые штурмы танковыми и воздушно-десантными частями собственных городов.
Даже землетрясение, воспринятое многими, как предупреждение свыше, никого не остановило.
Бойни и беспорядки почти во всех пятнадцати столицах свободных республик нерушимого союза.
А потом и нерушимый порушился точно в срок, предсказанный Нострадамусом для падения одной восточной деспотии.
Из не столь разрушительных развлечений телеаудитории были предложены первый и последний съезд народных депутатов, всенародная война с пивными ларьками и виноградниками и первая мыльная опера о рабынях и фазендах, первое всесоюзное ограбление сберкасс и игра в есть такая буква. Буква вскоре оказалась тройным М.
