Контр-адмирал лорд Хорнблоуэр будет счастлив принять бригадира дона Луиса Арготе на своем флагманском корабле в любое удобное для бригадира время.
Нужно было еще разыскать сургуч, печать и свечу – не стоило допускать небрежности в соблюдении формальностей.
– Отлично, – проворчал Хорнблоуэр, признавая приемлемым второй оттиск, после неудачной первой попытки. – Берите шлюпку и летите как молния на «Абидосскую невесту», посмотрите, не осталось ли чего-нибудь от шерри, которым Рэмсботтом угощал нас во время обеда.
Бригадир, которому был подготовлен должный прием, вступил на палубу «Клоринды» в сопровождении другой персоны в шляпе с перьями и при эполетах. Хорнблоуэр поклонился и представился.
– Я взял на себя смелость и попросил капитана Ван дер Маесена, голландский королевский флот, составить мне компанию, – заявил бригадир.
– От всей души рад приветствовать капитана Ван дер Маесена на борту, – сказал Хорнблоуэр. – Может быть, джентльмены не откажутся спуститься со мной вниз? Очень, сожалею, что не могу предоставить должных удобств, но, как вы видите, я тренирую свой экипаж в исполнении его обязанностей.
На корме поперек корабля была натянута ширма, а стол и стулья возвращены на обычное место. Бригадир, со все более возрастающим изумлением и удовлетворением стал потягивать вино из предложенного ему стакана. Несколько неизбежных минут прошло в разговоре на разные темы ( испанский являлся единственным общим для них языком), прежде чем бригадир перешел к делу.
– У вас прекрасный корабль, милорд, – сказал он. – Мне очень жаль, что я нахожу его в компании с пиратом.
– Вы имеете в виду «Абидосскую невесту», сеньор?
– Разумеется, милорд.
Хорнблоуэр увидел распахнувшуюся перед ним ловушку.
– Вы называете ее пиратским судном, сеньор?
– А как называете ее вы, милорд?
– Я хотел бы прежде выслушать ваше мнение, сеньор. – Очень важно было не оступиться.
– Ее действия требуют объяснения, милорд. Она захватила и ограбила голландский корабль. Это может быть истолковано как пиратство. С другой стороны, может быть заявлено, что она действовала в соответствии с так называемым патентом, выданным венесуэльскими мятежниками. В первом случае, капитан Ван дер Маесен имеет право захватить ее как пиратское судно, во втором, если это приватир, я захвачу ее как вражеский корабль.
– В любом случае, сеньор, законный суд определит ее статус. Пока же, господа, она находится в моем распоряжении.
Шляпы теперь сдвинулись в кружок. Хорнблоуэр встретил взгляд своих собеседников с предельным хладнокровием. В одном он был уверен: какое бы решение не было принято относительно «Абидосской невесты», ни британское правительство, ни британское общество не простят ему, если он смиренно позволит ей уплыть из своих рук.
– Милорд, я заверил капитана Ван дер Маесена в том, что окажу ему поддержку в любом действии, которое он сочтет нужным предпринять, и получил от него такие же заверения.
Голландский капитан подтвердил это кивком и каким-то неразборчивым восклицанием. Другими словами, двое на одного: преимущество, на которое «Клоринда» явно не смела рассчитывать.
– В таком случае я рассчитываю, господа, вполне серьезно рассчитываю, что вы одобрите мой образ действий.
Это был самый дипломатичный способ заставить их признать свое поражение, какой пришел ему в голову.
– Мне с трудом верится, милорд, что вы распространяете защиту британского военно-морского флота на пиратов, или на приватиров, участвующих в войне, в которой Его величество сохраняет нейтралитет.
– Вы могли заметить, сеньор, что «Абидосская невеста» несет флаг Его величества короля Англии. Как морской офицер, вы, безусловно, понимаете, что я не могу допустить, чтобы этот флаг был спущен.
Вот он, момент истины. Еще десять минут, и могут заговорить пушки. Десять минут, и эта палуба будет переполнена убитыми и ранеными. Его самого могут убить. Испанец посмотрел на голландца, затем снова перевел взгляд на Хорнблоуэра.
– Нам было бы весьма жаль прибегнуть к жестким мерам, милорд.
– Рад слышать это, сеньор. Это укрепляет меня в моем решении. Мы можем расстаться лучшими друзьями.
– Но…
Бригадир не ожидал, что его последняя фраза будет истолкована как знак согласия. Он полагал, что она звучит как скрытая угроза. От ее интерпретации Хорнблоуэром он на мгновение лишился дара речи.
– Безмерно рад видеть, что мы пришли к согласию, господа. Может быть, мы поднимем еще по бокалу вина и выпьем за здоровье наших государей, сеньор? И еще, не могу упустить возможность и не выразить благодарность от лица всего остального человечества вашей стране, производящей столь замечательный продукт.
Принудив их к отступлению, он давал им шанс отступить достойно. Самый горький момент понимания того, что их одурачили, пришел и ушел, прежде чем они успели осознать это. Испанец и голландец еще раз обменялись недоуменными взглядами, и Хорнблоуэр воспользовался возможностью подлить вина.
– За Его католическое величество, сеньор. За Его величество короля Нидерландов.
Он высоко поднял бокал. Они не могли отказаться от такого тоста, хотя рот бригадира все еще то открывался, то закрывался, пока он пытался найти слова, чтобы выразить свои чувства. Этикет вынуждал бригадира дополнить тост, пока Хорнблоуэр ждал, с бокалом в руке.
– За Его величество короля Англии.
Они выпили.
– Это был очень приятный визит, господа, – сказал Хорнблоуэр. – Еще по бокалу? Нет? Не может быть, чтобы вы уехали так скоро! Впрочем, я понимаю, что у вас множество дел, требующих вашего внимания.
В момент, когда юнги в белых перчатках образовали коридор, и помощники боцманов засвистели в свои дудки, а команда, все еще при орудиях, застыла по стойке «смирно», отдавая честь отбывающим гостям, Хорнблоуэр улучил момент, чтобы бросить взгляд вокруг себя. Эти юнги, помощники боцманов и орудийные расчеты в эту самую минуту могли уже смотреть в глаза неотвратимой смерти, если бы разговор принял бы более бурный характер. Он заслужил их благодарность, но, разумеется, он никогда ее не услышит. Пожимая на прощание руку бригадиру, он окончательно прояснил ситуацию.
– Удачного плавания, сеньор. Надеюсь, что буду иметь удовольствие встретиться с вами снова. Я отплываю в Кингстон как только подует береговой бриз.
Одно из очередных писем Барбары, полученное несколько месяцев спустя, помогло поставить точку на этом инциденте.
Мой наидражайший супруг, – как обычно писала Барбара, и, как всегда, эти слова вызвали улыбку на устах Хорнблоуэра. Письмо состояло из нескольких листов, и первый из них содержал много интересного для Хорнблоуэра, однако обычное изложение общественных и профессиональных сплетен Барбара начала не раньше, чем со второй страницы.
