Пожалуй, это было самое дальнее её путешествие за всю жизнь. Хотя нет. Ей ведь и гораздо дальше пришлось побывать не по своей воле. В тюрьме. В пожилом уже даже возрасте. Велика была страна родная. Этапы длинные.
Мать рано умерла. Младшая сестра, брат, отец, слепой ещё с гражданской, тётя Валя мелкая — всё на ней.
И похоронила всех, кроме сестры.
И, вроде бы всех бед мало, ещё и дочку свою пережить пришлось. Светка тогда уже в институте училась, а Колька, он поздний ребёнок был, как-то сам собой прижился у бабки. К отцу наведывался только. И Светка вернулась жить не к нему, а к бабушке.
Вроде бы — каторга, а не жизнь. Но никогда не слышал я от неё жалоб. Всегда с улыбкой, всегда при деле каком-то. И ушла, как прожила. Спокойно. Не готовясь загодя. Будто знала, что вот вчера завещание рано ещё писать было, а сегодня… За Светку переживала, что хату делить станут. Наследников всегда больше, чем родни.
Откуда спокойствие это и умиротворённость? И сила эта откуда?
Может от этого моря, сидя на берегу которого в лунную полночь знаешь, что Бог есть?
Или от скифских баб и курганов за селом, в степи?
Море моего детства. Баба Нина и о пророке Ионе рассказывала мне, вроде бы как о каком-то местном жителе, и мне казалось, что именно в этом море плавает Рыба-Кит, а спасающийся от Бога бегством на черноморском дубке пророк был выброшен на песчаную косу острова сразу за селом. В крайнем случае — около Скадовска.
Классе в пятом я уже твёрдо знал, что Бога нет. Попы всё врут. И спорил с бабой Ниной до слёз.
— Как же врут? Всё как есть — правда написана. И про конец света, и что птицы железные по небу летать будут, и звезда упадёт.
Я всегда был спорщиком.
О том, что баба Нина родилась во времена, когда железные птицы ещё не летали по небу, пионеров не учили.
А о том, что очень скоро будет падать звезда, и даже имя её библейским пророком указано правильно, не знали и сами учителя.
Моя мать как-то решила сгладить наш спор научного атеизма с тёмной религиозностью, сославшись на "Капитал" Маркса, как на пример не менее удачного пророчества, изменившего мир к лучшему.
Пророк Иона больше не приплывал к этому низкому песчаному берегу. Я сидел на пляже, смотрел на голубое море, в котором не живут киты, и твёрдо знал, что за горизонтом — Турция.
Далеко, как на край света на надувном матрасе.
Оказалось, я сидел на берегу Каркинитского залива, и за горизонтом моим был полуостров Тарханкут.
Оказалось, Босфор — это рядом. А чтобы Аллах услыхал молитвы благоверного из гяурского храма Софии, достаточно пристроить к храму минареты.
Оказалось, что сколько раз ни проходи Босфор, он всё равно останется прекрасным.
Оказалось, что у Кандиди — очень сильное отбойное течение.
Ещё позже оказалось, что безлоцманский проход Босфором оплачивается из расчёта семьдесят долларов за один проход.
Единственной книгой, которую прочла за свою жизнь малограмотная баба Нина была "Библия".
Может, и не надо никаких других книг?
Церкви и батюшки в селе её не было.
***
Бардак — по-турецки всего лишь стакан.
А табак — почему-то тарелка.
Табак будет — тютюн. По-украински, а не по-русски.
Шапка — шапка.
Изюм — виноград.
Кылым — как и у нас.
А вот кавун — дыня.
Водка пишется через букву Т.
Когда знакомого турка контрабандой ввезли в Севастополь и у памятника Нахимову сказали: "Гросс Адмирал…", он ответил:
— Да, как же, знаю. Большой Адмирал. Бомба — Синоп.
Эти стены начала строить ещё амазонка Синопа. А закончил в нынешнем виде Боспорский царь Митридат. Последний соперник Рима. Отравился в Керчи цикутой, когда римские униремы уже входили в пролив. Стены две тыщи лет ждали, когда ж Павел Степаныч Нахимов испытает на них новинку: бомбический артобстрел.
У мечети стоит источник. Бронза, надпись на мраморе. Построен на деньги погибших в Синопском бою моряков. Турки, Турция — дикость: из карманов убитого, даже могильщик, не возьмёт чужого реала: Аллаху всё видно, грех.
(Когда пропадают часы, положенные на парапете набережной, пока хозяин купается, нужно просто идти к проходной портовой полиции: русское судно в порту. Больше — некому. Ну конечно, идёшь — лежат ничьи часы. Какой матрос растеряется?)
"Эскадра русских… Без объявленья войны, внезапно…" Пал Степаныч просто устал крейсировать больше месяца вдоль берегов.
— Сопливые дипломатишки-с… Либо в базу вернуться, либо же — воевать-с!
В развале стены на набережной сейчас полно ресторанчиков. Пьют пиво канадцы с норвегами. Море у столиков плещется, яхты швартуют к пиццериям. Спасибо гросс адмиралу за реконструкцию города.
И за реконструкцию мира.
Три года войны в Севастополе. В Очакове. В Петропавловске. В Кронштадте. В Русской Америке. Почти — Нулевой Мировой.
Флот в Северной бухте затоплен. Севастополь — разрушен, оставлен. Того ли ты ждал, Пал Степаныч? Или всё же сопливый тот дипломатишка неожиданно был прав?
Как по другому читаются знакомые с детства книжёнки, на которых героев воспитывали и политграмотили бойцов. Вот здесь была батарея… Вот здесь они стали на якоре… Что? Степи Синопские? Угнетённые сербы Синопщины?
Короче, опять сон Веры Павловны: и в Аравии русский мужик сеет рожь.
— Мы ещё будем мыть ноги в Персидском заливе!
(- Мои повара по-прежнему черпают воду из Волги!)
— Наши мешочники заполонили все рынки Турции! И Европы! И в Эмираты добрались! Вслед за ними грядут мафиози, тоже — лучшие в мире! Куда Коза Ностре тягаться!
Бог ты мой! Шурик, Трояк! Так это для них ты, выходит, чертил карту Дубая?
— Бей эфенди, давай выпьем воТки! Я не русский, а ты не турок. Мы для них: ты — лас, я — хохол. Родились у нашего моря. Понтийцы, сыны Митридатовы, митридат твою мать. А ты знаешь, что он не умер от целого бардака яда? Он с детства пил яд понемногу, приучал к нему организм. ВоТка твоя — отрава. Но ведь и не пьём, приучаемся. Шарафе, по-украински — будьмо!
***Чтобы заработать десять долларов нужно водиночку перекидать восемь тонн сахара. Укрепляет мускулатуру.
Или отстоять восемь часов ходовой вахты.
Или поймать под Змеиным, засолить, привезти и продать восемь бочек черноморского шпрота.
Или ночью, с погашенными ходовыми огнями, пройти всего десять миль вдоль абхазского берега, подсвеченного вспышками залпов.
Думал ли я в Персидском заливе, что вот так же, как буровые платформы, будут гореть черноморские здравницы?
Беженцы, голод, разруха. Стрельба на безлюдных улицах Поти. Буржуйки в панельных домах.
