Часа два или больше я конопатил щели. Последний раз занимался этим в мореходке. Был у нас блатной наряд – дежурство на лодочной станции. Вдвоем уходили туда на сутки, взяв сухой паек. Обычно прихватывали с камбуза еще килограмм пять картошки и покупали в магазине пару пузырей портвейна «Приморский» – по курсантской классификации «ПП (Пэ-Пэ)» или «Пал Палыч». Приходили на лодочную станцию вечером, принимали ее на ночь у боцмана и, когда он уходил, закрывали ворота за висячий замок. В спокойно обстановке, вдалеке от проверяющих, жарили картошку и уплетали ее под дешевое вино, перемежая процесс разговорами за жизнь. Утром боцман будил нас и поручал какую-нибудь работу. Один раз мне пришлось конопатить шестнадцативесельный ял. От форштевня и до конца наряда.
Закончив конопатить, пошел искупаться в море. Я не морж, но люблю окунуться в холодную воду. Самый приятный момент – когда выходишь из нее. Может, благодаря закаливанию, а не только Фион, не загнулся от переохлаждения. Хотя ученее утверждают, что стойкость к переохлаждению – качество очень индивидуальное. Закаленный человек при нулевой температуре воды умирает через несколько минут, а незакаленный немецкий летчик, сбитый над Баренцевым морем, пробултыхался в такой полтора часа и остался жив. Кстати, морская вода, благодаря своей солености, замерзает при температурах ниже нуля градусов.
На стрельбище пятеро подростков пятнадцати лет практиковались в стрельбе из луков, еще пятеро ждали своей очереди, а четверо, разбившись на две пары, бились на деревянных мечах. Довольно неумело. Зато лучники работали отлично, стреляли быстро и метко. За минуту каждая мишень превратилась в дикобраза. Стрелы торчали рядышком одна возле другой. Пока первая пятерка выдергивала свои стрелы из мишени, вторая вышла на исходную, приготовилась к стрельбе. Ближний ко мне лучник, подмигнув своим товарищам, предложил мне жестом пострелять из его лука. Я, улыбнувшись, показал жестами, что не умею. Зато готов сразиться на мечах. Я попросил у самого слабого на вид паренька его деревянный меч, а остальным троим предложил сразиться со мной.
– Трое на одного? – уточнили они.
– Да, – подтвердил я.
Они заулыбались, предвкушая победу, и разошлись, чтобы атаковать меня с разных сторон. Весело загомонили и их товарищи, ожидая забавное зрелище. Я стоял на месте, держал меч параллельно земле на уровне живота. Начал движение вперед только в тот момент, когда эти трое по команде одного из них бросились на меня. Двумя быстрыми движениями выбил оружие из рук тех, кто оказался передо мной, а потом развернулся, отбил удар заднего и приставил острие своего меча к его груди. Пацаны сразу замолчали. Как догадываюсь, их поразило не то, что я справился с тремя, а легкость, быстрота, с которой проделал это. Я отдал меч хозяину и пошел к морю. Говорить они начали, когда я успел удалиться метров на тридцать. Мы всегда недооцениваем то, в чем сильны, и переоцениваем то, в чем слабы.
На следующее утро я велел Фион разогреть смолу, а сам пошел с топором в лес. Мне нужны были на мачту и гик два еловых ствола: один сантиметров пять-семь в диаметре и высотой метра два, а второй потоньше и покороче. Как ни странно, труднее оказалось найти короткий. Лес был смешанный и густой, даже более дикий, чем возле моей деревни в России. Пройдет несколько веков – и англичане сделают свою страну более цивилизованной. И не возрадуются. На опушке видел землянику. Через недели две-три она должна созреть.
До обеда смолил лодку. Фион вертелась рядом и учила меня валлийскому языку. Я уже запомнил несколько основных глаголов и слов, но пока скорее догадывался, что мне говорят, чем понимал. Ничего, через месяц-два в голове у меня раздастся щелчок, который ученые называют пересечением языкового барьера, и я начну понимать.
На обед опять был гуляш из рыбы и каких-то овощей, то ли свеклы, то ли репы, то ли того и другого и еще чего-то. По моей просьбе Фион приобрела мед. Днем во двор приходили соседки и отдавали ей что-то в корзинках и кувшинах. Денег она им не платила. Наверное, будут ждать, когда разменяет золотой. Сомневаюсь, что у кого-то из деревенских есть сдача с него. Вряд ли и у всей деревни наберется. Нищета тут, конечно, жуткая. При этом не бездельники и не пьяницы. Значит, являются неэффективными собственниками, не имеют желания или возможности защитить своё.
Я так соскучился по сладкому, что начал зачерпывать мед ложкой из кувшинчика, в котором его принесли. Проглотил ложек пять, когда заметил взгляд младшей дочки. Мать и старшие занимались делами, чтобы не провожать взглядами мою ложку, а этой дела не нашлось. Я жестом подозвал ее к столу и угостил полной ложкой меда. Девочка сильно смутилась, даже покраснела, но устоять не смогла. Кстати, звали ее Эйра, среднюю сестру – Краген, а мать – Дона.
– Доедайте мед, – сказал я, вставая из-за стола, – я больше не буду.
После обеда еще пару часов побился над лодкой, а потом пошел к кузнецу за крючками. Йоро ковал мне лук. На этот раз ждать не пришлось. Кузнец отдал мне крючки и, увидев, что я не спешу уходить, сунул заготовку в горн, качнул меха пару раз и встал передо мной, сидящим. Мне было неудобно так разговаривать, поэтому показал ему, чтобы сел. Йоро устроился на второй колоде и спросил:
– Ты купец или воин?
– Воин, – ответил я и, играя роль руса, добавил: – Боярин. По вашему – лорд.
– Лорд? – переспросил кузнец.
– Да, – подтвердил я.
Насколько я знаю, лордами в Средние века называли держателей земель непосредственно от короля, в отличие от рыцарей, которые получали лен от королевских вассалов. Следовательно, лорды бывали разные, богатые и не очень. Всё равно никто не сможет проверить, а по одежде и наличию золота я легко тяну на лорда.
Теперь стало понятно изменение отношения ко мне со стороны деревенских, подмеченное мною сегодня утром. Я сразу почувствовал дистанцию. Причем они не отдалялись от меня, а боялись оскорбить панибратством. Даже Фион начала посматривать на меня как на что-то, что ей явно не по карману. В Великобритании и в двадцать первом веке общество очень четко разделено на классы, причем не законами, а внутренним, впитанным с молоком матери и необсуждаемым осознанием своего места. Сейчас, в двенадцатом, как я предполагаю, веке деление это еще более строгое. Ученые, проведя опыты с обезьянами, доказали, что сообщества приматов делятся на работяг, попрошаек и грабителей. В Средневековье они назывались работающими, молящимися и воюющими. Внутри каждого из этих сословий есть своя иерархия, но по отношению к другим выступают единым фронтом. Выражаясь научным языком, переход из одного сословия в другое связан с повышенными затратами энергии, поэтому большинство предпочитает сидеть и не дергаться. Видимо, сперва крестьяне приняли меня за купца, то есть работающего, тем более, потерпевшего кораблекрушение и, значит, обедневшего. Но рыцарь, даже обедневший, все равно остается воюющим. Он – знать, элита, в которую практически невозможно пробиться их крестьян.
