Грохот выстрелов и рев победных кличей волнами катились через весь город. Католики отчаянно отбивались, но, разрозненные и ослабленные они не могли противостоять превосходящим в числе и оружии частям протестантской армии и без особого труда были смяты. В город ворвался отряд упоенных победой всадников, мчавшихся по улицам и хватавших любого по малейшему подозрению в сочувствии Якову. Об открытом сопротивлении не могло быть и речи — драгуны убивали на месте, не разбирая, пола и возраста.
Джон проводил глазами проскакавших за окном всадников, тяжело вздохнул и отвернулся. «Как зверей гонят! — подумал он. — Ну и времена настали!». Он не сочувствовал идеям католицизма, но и не одобрял жестокости протестантов, хотя по вероисповеданию был пуританином. По своей натуре штурман был человеком мирным, к порабощенному своей нацией народу относился лояльно, сочувствуя его положению. Держась в стороне от политики, Джон Скарроу предпочитал не вмешиваться в борьбу каких-либо партий, считая, что именно такая позиция не мешает и не приносит хлопот, удобна для спокойной, нормальной жизни одинокого моряка.
Скарроу достал кисет с табаком и набил неизменную трубку. Продолжая размышления относительно теперешнего беспокойного времени, Джон подошел к свече, намереваясь прикурить, но дробный стук в дверь заставил его вздрогнуть и обернуться. «Что за черт? — удивился штурман. — Гостей я, кажется, не ждал». Тревога моряка неудивительна: в такое опасное время можно ожидать всего.
Стук повторился, но Джон не торопился открывать дверь. В дверь забарабанили уже ногой, вслед послышалась отборная брань. Голос показался знакомым. «Не может быть, — подумал Скарроу, — но если…» Быстро отодвинув щеколду, Скарроу распахнул дверь. На пороге стоял матрос, обеими руками поддерживая человека в окровавленной одежде.
Сэлвора Джон узнал сразу: трудно было забыть ужасный шрам, отмечавший лицо ирландца.
— Кто?
— Майкил!
Услышав это имя, Джон не раздумывал. Он помог внести раненого и положить его на постель. Выскочив на улицу, Джон убедился, что никто не видел тех, кто вошел к нему, вернулся в дом и запер дверь.
Кинг отёр пот и стал осторожно разматывать наспех намотанные тряпки, на которых засохли кровь и грязь.
Повернув к Скарроу лицо, полное тревоги и надежды, он сказал:
— Прости, Джон, я ставлю тебя под удар, но ты единственный, кто может помочь Свирту. Позволь ему хотя бы отлежаться до вечера, а я постараюсь найти место, где можно его укрыть. Ты всегда был добр к Майкилу и…
— И поэтому я помогаю ему, — заверил Джон, поднося теплую воду, которую приготовил для бритья. Скарроу был запасливым человеком, и в его доме нашлось все необходимое для перевязки.
— Джон, если ты не…
— Кинг, не строй из себя дурака!
Скарроу, смачивая чистую тряпку водой, осторожно смывал с ран кровь и грязь, и белая ткань быстро темнела.
Перевязывая голову Свирта, Джон говорил: «Ты знаешь, дружок, мне противна политическая борьба, но я стараюсь не забывать одну из многочисленных заповедей Библии: «Возлюби ближнего своего и воздастся тебе так же».
Кинг усмехнулся:
— Драгуны уже возлюбили Майкила, вот как ему хорошо!
— Не всякий живущий рядом — человек, — говорил Джон, бинтуя плечо, — твой ближний, так же, как и не всякий двуногий, — вообще человек. Извини, я философствую, но ты меня понимаешь!
Скарроу кивнул головой.
— Для драгуна спасти заблудшего и убить его — понятия равносильные! — Он опустил на постель Майкила, которого держал во время перевязки, и поднял его простреленную руку. — Хорошо, что череп лишь слегка задет.
— Повезло, — подтвердил Джон, — но крови он потерял много.
— Как думаешь, он выживет? — спросил Кинг.
— Не знаю! — Джон пожал плечами. — Я не специалист, но мне кажется, что… постой, кажется, он приходит в себя! Живуч, черт!
И, действительно, веки Майкила задергались, он медленно открыл глаза. Туман, скрывавший от него окружающий мир, рассеялся, и Свирт отчетливо увидел лица товарищей. Слабо улыбнувшись, он тихо произнес:
— Сэр!
Джон хотел сказать что-нибудь обнадеживающее, но в это время на улице послышался цокот копыт и властные команды.
Сэлвор бросился к окну, глянул в него и отшатнулся.
— Драгуны!
Скарроу лишь доли секунды находился в растерянности.
— Дверь!
Звякнула щеколда, запирая дверь.
— Воду!
Схватив ведро с водой, Кинг поставил его на табурет.
— Одеяло!
Грубое шерстяное одеяло с головой накрыло Майкила.
— Покрывало!
Покрывало легло поверх одеяла, маскируя роялиста.
Джон толкнул Кинга к табурету и бросил ему полотенце.
— Улыбайся!
Быстро оправив одежду, Джон подошел к двери, трещавшей под ударами ног, и отодвинул щеколду.
Дверь распахнулась и в комнату ворвалось полдюжины драгун во главе с лейтенантом, маленькие свиные глазки которого бегали так, словно хотели увидеть все сразу. Солдаты немедленно разошлись по комнате, осматривая её — видимо, имели опыт, один из них подошел к Кингу и дернул за руку.
— Ты кто?
Кинга так и подмывало разбить эту звериную, лоснящуюся рожу драгуна, бывшего на полголовы ниже ирландца, но он сдержался.
— Моряк!
Тем временем лейтенант, возглавлявший драгун, подошел к Скарроу, штурман стоял спокойно и лишь напряженный взгляд выдавал внутреннее состояние англичанина.
Смерив моряка с головы до ног подозрительным взглядом, офицер высокомерно спросил:
— Почему сразу не открыл?
— Не «ты», а «вы» — это, во-первых.
— Мне лучше знать!
— Во-вторых, с какой это радости я должен открывать дверь, которую выламывает черт, знает кто?
Лицо драгуна побагровело, а маленькие усики зло ощетинились.
— Солдатам его величества!
— Британская армия не ломает двери домов английских верноподданных!
Эти слова и уверенный и независимый голос Скарроу несколько охладили воинственный пыл офицера. Он еще раз недоверчиво оглядел Джона, словно желая удостовериться в правдивости его слов.
— Вы англичанин?
— Да, сэр, а этот матрос, — Джон показал на Кинга, — работает на судне, где я имею честь быть штурманом.
— Господин лейтенант!
Офицер обернулся на голос своего подчиненного и увидел, что тот держит на ножнах грязные тряпки, на которых были видны грязь и запекшаяся кровь, а другой драгун достает такие же из-под кровати, куда их затолкал Скарроу.
Протестант подскочил к постели, сорвал покрывало и одеяло и увидел израненного Свирта. Лицо офицера искривилось в злобной усмешке.
