Проходя мимо Дворца дожей, трое юношей остановились. Им припомнилось прошлогоднее торжество в честь избрания нового правителя Венеции.
Дзотто Боноччо в те дни не мог видеть это грандиозное празднество, более великолепное и торжественное, чем ежегодный праздник «Ла Сенса» – обручение дожа с Адриатикой.
Будто снова восторженно созерцая многолюдное шествие, Марко начал рассказывать:
– Вон там, в середине большого окна, стоял монсиньор Лоренцо Тьеполо с госпожой и святым отцом епископом Гастелло…
В середине большого окна стоял дож в пурпурном одеянии и златотканом плаще. Он милостиво кивал головой в дожеской шапочке и махал белым шелковым платком. По левую руку от него улыбалась догаресса с букетом алых роз, по правую – благословлял проходивших венецианцев епископ в парчовой ризе с алмазным крестом на груди.
Позади дома и в соседних окнах находились сенаторы, военачальники, адмиралы и богатейшие купцы в праздничных одеждах, украшенных драгоценностями, мехами, золотым шитьем.
Вначале мимо дворца проплыл флот Венеции. На передней галере, под огромными полотнищами с изображением Христа и Богоматери, сняв шляпу, стоял командующий флотом мессер Пьеро Микеле. Музыканты играли на трубах, рогах и свирелях. Матросы выстроились вдоль бортов и, увидев дожа, запели:
Христос завоевывает, Христос царствует,
Христос правит!
Благодарение нашему синьору Лоренцо Тьеполо!
Тебе, о прославленный дож Венеции,
Далмации и Кроации,
Да поможет святой Марк!
Галеры плыли парадным строем, развевая яркие стяги, гремели возгласы матросов, звучали трубы.
После галерного флота появились барки с представителями островов Венеции. На каждом судне все было по-разному: трепетали на мачтах цветные ленты и флаги, кричали и кудахтали петухи, привязанные к палубе, мычали коровы с золочеными рогами, акробаты выстраивали живые пирамиды, мужчины и женщины пели и возглашали приветствия.
За барками устремились сотни убранных цветами гондол, в которых сидели гости из городов Италии и Германии.
Наконец под окнами дворца открылось торжественное шествие ремесленников.
Шли кузнецы со старинными знаменами своего цеха, возглавляемые седовласыми старшинами, увенчанными розами и листьями винограда. За кузнецами двигались меховщики в мантиях, отороченных горностаевыми, собольими, куньими, бобровыми, лисьими мехами.
Плыли цеховые знамена многочисленной процессии ткачей. Тут были мастера по шерстяным тканям с венками из листьев оливы на головах; мастера-хлопчатобумажники в пестрых камзолах; мастера-одеяльщики в белых плащах, расшитых цветами лилии, златоткачи в златотканых одеждах и их ученики в пурпурных камзолах, расшитых звездами.
Старшины менял встряхивали на блюдах россыпи золотых и серебряных монет: полновесных венецианских дукатов, талеров из германских городов, флоринов из Франции, Бургундии и Брабанта, монет с изображением английских королей и греческих императоров, руссийских продолговатых гривен и златников, арабских динаров и всевозможных других монет с надписями на неизвестных языках и непонятными символами, но отлитых без сомнений и фальши, имеющих чистый вес благородного металла.
Стеклодувы несли сверкающие на солнце фляги, бокалы и кубки из знаменитого цветного стекла с острова Мурано. За ними с шутками и песнями шествовали мастера-фонарщики. Они несли фонари с закрытыми в них живыми голубями, жаворонками, дроздами, воробьями, другими птицами полей и лесов. Под окном дожа все разом открыли створки фонарей, и птицы тучей взлетели в небо. Раздались восторженные крики и рукоплескания зрителей, стоявших густой толпой за цепью копейщиков и усеявших крыши ближних строений.
Торговцы шелком и бархатом поднимали на высоких шестах прекрасные образцы своего товара: горел, будто пламя, и переливался морской синевой флорентийский бархат, сиял искристой лазурью и струился нежной зеленью неаполитанский шелк, вился белыми лентами, колыхался опаловыми фестонами, пестрел сложными геометрическими узорами шелк из Сирии и Египта, вспыхивала золотыми нитями багдадская парча и парча из итальянского города Лукки.
Дальше двигались сапожники, портные, торговцы мясом, рыбой, сыром… потом медники, цирюльники, оружейники… Казалось, конца не будет изобилию, ликованию и торжеству. И проходило это великолепное шествие на том же месте, где часто слышались стоны страдания и предсмертный хрип.
Такова была Венеция в блеске своего богатства, веселья и могущества. Мог ли предполагать пятнадцатилетний Марко, что пройдет несколько лет и на другом конце Земли он увидит еще более многолюдные, еще более красочные и завораживающие странные праздники?
Солнце высоко катилось над соломенными и черепичными крышами, над стройными кампанилами соборов. Волны бежали из морской дали, раскачивая стаи красных и оранжевых парусов, мирно плескаясь у причалов.
Трое юношей беспечно блуждали среди толкотни, смеха, ругани, возгласов, пения и споров. Их широко раскрытые глаза сияли, языки неутомимо и весело стрекотали, лица покрывались смугло-золотой солнечной пылью.
Чтобы сократить путь, они свернули с шумной набережной и пошли вдоль заросшего плесенью узкого канала, над которым сушились на протянутой веревке разноцветные штаны и рубахи. Здесь, в тихом безлюдном месте, они увидели привычную картину: двое молодых мужчин с излишней настойчивостью ухаживали за двумя девушками, по виду – дочерьми зажиточных ремесленников. Мужчины были богато одеты, и девушки не очень сердились. Казалось, они были даже польщены вниманием патрициев.
У берега покачивалась гондола. Краснорожий гондольер, опершись на весло, с ухмылкой смотрел на проделки господ, явно разогретых вином и желавших приятно развлечься.
– Ах, вы, птички мои! Ах, вы, красотки! – Рыжеволосый щеголь лет тридцати развязно подступал к девушкам, шурша голубым византийским шелком. – Поехали с нами… Никто вас не обидит, да соглашайтесь же!
Его приятель приглашал с не меньшей назойливостью:
– Окажите нам честь, поедем на Оливоло. Мы вам покажем чудесный сад…
– Накормим вас студнем из куропаток, орехами и заморскими сластями…
– Напоим вас лучшим вином…
Стараясь ускользнуть от жадно растопыренных рук, одна из девушек возразила:
