Встретив со стороны Тома столь большую щепетильность в этом вопросе, он не стал настаивать на своем предложении и высказал пожелание, чтобы Том сделался ростовщиком: дьяволу не терпелось увеличить количество ростовщиков, ибо он смотрел на них как на исключительно полезный для его целей народ.
Возражений на этот раз не последовало, ибо ростовщичество отвечало самым сокровенным вкусам и пожеланиям Тома.
– В следующем месяце ты откроешь в Бостоне меняльную лавку, – сказал черный человек.
– Если угодно, я сделаю это хоть завтра, – ответил Том Уокер.
– Ты будешь ссужать деньги из двух процентов помесячно.
– Клянусь Богом, я согласен драть все четыре! – воскликнул Том Уокер.
– Ты будешь требовать уплаты по векселям, отказывать в продлении закладных, доводить купцов до банкротства.
– Я буду доводить их до самого дьявола! – вскричал Том Уокер.
– Вот это ростовщик по мне! – сказал черный плут с удовольствием. – Когда бы ты хотел получить монету?
– Этой же ночью.
– Стало быть, все, – сказал дьявол.
– Стало быть, все, – повторил Том Уокер. И они ударили по рукам и на этом закончили сделку.
Через несколько дней Том Уокер восседал уже за конторкою меняльной лавки в Бостоне. Слава о нем как о человеке денежном, к тому же готовом в любое время предложить ссуду под солидное обеспечение, быстро распространилась по городу и за его чертою. Всем памятны, конечно, времена губернатора Бельчера, когда наличных денег было особенно мало. Это было время кредита. Страна была наводнена государственными бумагами; был учрежден знаменитый Земельный банк; всех обуяла страсть к спекуляциям; народ прямо рехнулся, носясь с проектами заселения отдаленных областей и постройки новых городов в медвежьих углах страны; земельные маклеры возились с чертежами участков, планами населенных пунктов и бесчисленных эльдорадо, находящихся неведомо где, на которые, однако, было довольно охотников. Короче говоря, спекулятивная горячка, которая время от времени охватывает нашу страну, приняла опасные формы, и решительно все мечтали составить себе несметное состояние из ничего. Как всегда, горячка в конце концов миновала; мечты пошли прахом, и вместе с ними исчезли, как дым, воображаемые богатства; люди, только что перенесшие приступ этой болезни, очутились в бедственном положении, и вся страна огласилась стенаниями о том, что наступили «тяжелые времена».
В это столь благоприятное для него время общественных бедствий Том Уокер открыл в Бостоне меняльную лавку. Его контора вскоре наполнилась жаждущими кредита. Сюда валом валили и впавший в нужду, и прожженный авантюрист, и зарвавшийся спекулянт, и строящий воздушные замки земельный маклер, и расточитель-ремесленник, и купец, кредит которого пошатнулся, – короче говоря, всякий, кто любою ценой и любыми средствами старался раздобыть денег.
Том таким образом сделался другом всех нуждающихся, и он вел себя так, как подобает истинному «другу в нужде», то есть, говоря по-иному, требовал хороших комиссионных и достаточного обеспечения. Чем бедственнее было положение просителя, тем жестче были его условия. Он скупал их долговые письма и закладные и, постепенно высасывая своих должников, в конце концов выставлял их сухими, как губка, которую тщательно выжали, за двери конторы.
Он пригоршнями загребал деньги, сделался богатым и влиятельным человеком, задавал тон на бирже и все выше и выше задирал свою голову в треуголке. Побуждаемый тщеславием, он выстроил для себя, как полагается, большой каменный дом, но, будучи скаредом, значительную часть его оставил недоделанной и необставленной. Кичась своим богатством, он обзавелся также каретой, но предназначенных для нее лошадей держал на голодном пайке, и когда ее немазаные колеса визжали и стонали на деревянных осях, вам могло показаться, будто вы слышите души его обездоленных должников, которых он пустил по миру.
С годами, однако, Том начал задумываться над своим будущим. Обеспечив себе блага этого мира, он стал беспокоиться о благах мира грядущего. С сожалением вспоминал он о сделке, которую некогда заключил со своим черным приятелем, и измышлял всевозможные ухищрения, чтобы как-нибудь увильнуть от своих обязательств. Неожиданно для всех он принялся усердно посещать церковь. Он молился громко и истово, точно благоволение Неба может быть завоевано с помощью сильных легких. И по степени его воскресного пыла всякий имел возможность судить о тяжести прегрешений, совершенных им за неделю. Скромные христиане, которые медленно и упорно подымались вверх по стезе, ведущей в горний Сион, увидев, что этот новообращенный обогнал их в пути, осыпали себя горестными упреками. В делах религии Том проявлял такую же непреклонность, как и в делах денежных; он сурово судил своих ближних и был столь же суровым блюстителем нравов; он считал, казалось, что любой грех, записанный на их счет, попадает в столбик кредита на странице его собственной жизни. Он толковал даже о том, что нужно возобновить гонения на квакеров и анабаптистов. Короче говоря, религиозный пыл и рвение Тома вскоре приобрели столь же значительную известность, как и его богатства.
Впрочем, несмотря на строгое соблюдение всех внешних форм и обрядов религии, в глубине души Тома одолевал и преследовал мучительный страх, что дьявол все-таки потребует от него уплаты по долгу. Чтобы не попасться врасплох, он не расставался, как говорят, с маленькой Библией, которую постоянно носил в кармане своего сюртука. У него была, кроме того, еще одна Библия – целый фолиант, – которую он держал у себя на конторке и за чтением которой нередко заставали его посетители. В этих случаях он выкладывал зелеными очками страницу и поворачивался к клиенту, чтобы заключить какую-нибудь кабальную сделку.
Некоторые передают, что на старости лет он слегка спятил и, вообразив, будто конец его близок, велел перековать своего коня наново, а также оседлать, взнуздать и закопать его вверх ногами, ибо он вбил себе в голову, что в день светопреставления мир, конечно, перевернется, и в этом случае конь будет у него наготове; надо сказать, что он решил на худой конец улизнуть от своего давнего друга. Возможно, впрочем, что это не больше, чем старушечьи россказни.
Если он и впрямь принял подобные меры предосторожности, то они нисколько не оправдали себя – так утверждает, по крайней мере, наиболее достоверная версия этой старинной легенды, которая следующим образом досказывает историю Тома.
Однажды в знойное утро – то было в самый разгар лета, надвигалась страшная грозовая туча – Том сидел у себя в конторе; на нем был белый льняной колпак и утренний халат из индийского шелка. В руках он держал закладную, срок которой истек и которую он собирался предъявить ко взысканию, что повлекло бы за собой окончательное разорение одного земельного спекулянта, связанного с ним, как считали, теснейшею дружбой.
