дороги веревку и с размаху рухнула на колени.
К счастью, я успел выдернуть ноги из стремян и выскочить из седла, прежде чем кобыла упала, и даже ухитрился разрядить пистолет в кого-то, кто, с треском пробравшись сквозь кусты, спрыгнул с откоса слева от меня. Одновременно я отозвал Дона, чтобы тот не ввязался в драку, которая могла бы кончиться для него плачевно.
По-видимому, всем моим подвигам суждено было совершаться во мраке. Вспышка пистолетного выстрела, пронзив темноту, ослепила меня, и тьма, казалось, сгустилась еще сильнее. Человек, в которого я выстрелил, остановился, и затем я услышал, как он, ломая ветки, бросился наутек. Позади меня кобыла поднялась на ноги, фыркая и отряхиваясь, перескочила через веревку и помчалась галопом по дороге, унося с собой в седельной кобуре мой второй пистолет. Мужской голос прокричал с противоположного откоса:
— Он выбрался из ловушки! Ни к чему за ним гнаться, раз он так лихо улепетывает! Марш к карете, дурачье! Вон показались ее фонари!
С обеих сторон от меня слышался громкий треск ломаемых веток и кустов и топот ног, бегущих в сторону кареты, бледный свет фонарей которой показался, как только она въехала в заросшую елями узкую ложбину между двумя откосами.
Со шпагой в руке я помчался за нападавшими. Дон, повинуясь команде, бежал рядом, то и дело касаясь моей руки влажным носом.
Впереди вспыхнул огненный фейерверк: это кучер выпалил из мушкетона прямо в небо, спугнув с гнезд множество ворон. Я услыхал звон стали и смутно разглядел фигуру сэра Ричарда, выскочившего из кареты и вступившего в поединок с одним из грабителей. Лезвия шпаг тускло сверкали, отражая огни фонарей, тени сражающихся метались огромными черными призраками в их неярком свете.
Форейтор что-то выкрикивал в страхе, сидя в своем седле, когда я добежал до лошадей. Мужчина, державший их под уздцы, выстрелил в меня из пистолета прямо в упор. Зубы Дона впились в его лодыжку, когда он спустил курок, иначе тут бы и наступил конец всей истории. Пуля пролетела чуть выше, пробив тулью моей шляпы и словно бритвой срезав на ней перо. Я сделал выпад, и впервые в жизни моя шпага вонзилась в живую плоть, — в нечестивую плоть дорожного грабителя.
Я до сих пор помню, с каким сопротивлением острая сталь вошла в его тело — словно в подушку — и негодяй свалился прямо под копыта напуганных лошадей. Карета дернулась вперед, и я бросился на помощь сэру Ричарду, чья рапира едва ли могла противостоять рубящим ударам бандитского тесака. Прочное лезвие абордажной сабли взметнулось над головой почтенного джентльмена, и в следующую секунду череп сэра Ричарда был бы рассечен надвое, если бы я не ранил разбойника в предплечье. С воем он выпустил оружие и бежал, растворившись в ночи.
Кучер и форейтор едва удерживали взбесившихся лошадей, карета свалилась боком в придорожную канаву, и мы, бросившись к ним на помощь, услыхали грохот пистолетного выстрела и ощутили едкий запах порохового дыма. Вспышка выстрела осветила возбужденное лицо юного Маддена.
— Я попал в него! — в восторге кричал он. — Я подстрелил своего противника!
Похоже было, что он не ошибся. Атака закончилась. Фрэнк выстрелил в бандита, когда тот попытался открыть дверцу кареты, но не смог, поскольку ему помешала близость крутого откоса. Разбойник лежал в канаве; лицо его, на которое падала полоса света от каретного фонаря, заливала кровь.
Тот, кого я проткнул шпагой, лежал поперек дороги, весь покрытый грязью. Сомнительно, чтобы мой удар оказался смертельным, но голова его попала под копыта лошадей, а тяжелые колеса проехались по нему, так что он был уже мертв, когда мы нашли его.
— Черт с ним, пускай валяется, бандитское отродье, — проворчал сэр Ричард. — Придут из постоялого двора и заберут его. Меня не удивит, если хозяин окажется с ними в сговоре. По одежде это моряк. Один из людей Тауни. Кстати, вы спасли мне жизнь, Пенрит; моя рука за последнее время стала не такой крепкой, как прежде. Тот бандит, что сбежал, измотал ее силы в конец: до сих пор ноет!
Фрэнк что-то кричал из кареты. Оказалось, раненный им человек начал приходить в себя. Пуля только оцарапала его висок, а обильное кровотечение и пятна от сгоревшего пороха создали обманчивое впечатление, будто состояние раненого значительно серьезнее, чем в действительности. Он все еще пребывал в беспамятстве, хотя стонал вовсю. Фрэнк, усевшись на ступеньку кареты, поставил рядом с собой фонарь и внимательно разглядывал бандита.
— Это пират, — заявил он. — Видите татуировку на руке и запястьях? Готов побожиться, что на груди у него выколот корабль под всеми парусами. Он мой пленник, сэр Ричард. Я возьму его с собой и заставлю рассказывать всякие удивительные истории об испанском Мэйне, о Мадагаскаре…
— Вряд ли у него будет возможность рассказывать длинные истории, разве что священнику, прежде чем его вздернут на виселице за ночную работенку, — возразил сэр Ричард. — Многое я отдал бы, чтобы узнать, случайным ли было это нападение, или бандиты пронюхали, что я везу золото из Лондона. Вот какую историю он мне расскажет до того, как я передам его судебным властям!
— Нет, он мой пленник! — настаивал хромой мальчик, глядя на моряка так, словно видел перед собой некое странное морское чудо, выброшенное на берег приливом или демонстрирующееся на выставке в балаганчике на Флит-стрит. — Я заставлю его рассказать о всех своих приключениях. Мы возьмем его в карету и привезем домой.
— Может, так оно и лучше, — согласился дядюшка. — Я сильно подозреваю, что если мы оставим его на постоялом дворе, то завтра он исчезнет; а его следует допросить. Давно пора освободить проезжие дороги от бандитов и сделать их безопасными для добрых людей!
Мы поместили раненого в карету, что оказалось делом нелегким, так как он был весьма тяжелым. Я снял с его головы платок, чтобы использовать в качестве повязки, и обнаружил под ним наполовину лысый череп с протянувшимся поперек длинным шрамом, частично скрытым свалявшимися завитками грязновато-седых волос, которые прикрывали также большую, с перепелиное яйцо багровую шишку за правым ухом.
Одет он был в черную плисовую куртку прямого покроя, немного тесноватую для него в плечах — несомненно, снятую с какого-нибудь трусливого торгаша; кружевная отделка ее потускнела, широкие обшлага поистрепались. Плисовые бриджи его, неимоверно грязные, были заправлены в сапоги испанского фасона с широкими голенищами. Широкий пояс с большой серебряной застежкой поддерживал цветастую полосатую перевязь; на нем висел морской кортик в кожаных ножнах. Обветренное лицо бандита было рябым от оспы и отличалось множеством
