Разбудил меня Смоллетт, молотя в дверь.
— Они сбежали! — кричал он. — Оба! Соломон и мальчишка! На ялике!
— За ними! — приказал я. — За Джимом! За Соломоном! Шлюпки на воду!
Задай я им курс, так и гребли бы до самого Китайского моря, охаживая веслами волны.
Моя команда побежала вокруг острова. Я же направился прямиком к могиле мертвеца, взяв с собой только Смоллетта и еще несколько пар рук. Мы продирались сквозь терновник и бурелом, и коротышка Смоллетт расцарапал ноги о шипы. У него пошла кровь, чему я был даже рад. Без крови не бывает награды.
Мы пришли на поляну. На насыпи, пришпиленный сучком, болтался рисунок Соломона. Я поклялся зарыть художника на том же месте и велел своим людям копать.
Мертвец и мои ребята-покойники, верно, вздохнули от облегчения, когда Смоллетт выволок их из ямы. Словно почуяли конец вахты. У этой команды глаза провалились, а на черепах остались лишь клочья волос, и все же я узнал одного из них. Чуть было не попросил его спеть, помня, как славно он выводил рулады в свое время, но тут из его глазницы выполз червь. Одежда их насквозь истлела, и ребра-шпангоуты поотстали от киля. Я задумался, а не был ли кто из них жив, когда мы закапывали могилу, — уж больно иных скрючило.
По моему приказу матросы повыскакивали из ямы, едва заступ ударил в сундук. Я поднял крышку и заглянул внутрь. Все богатства лежали на месте.
Вот тут-то меж нами и вышел разлад. Что тебе до Соломона, старый друг?
Поднимем же бокалы за тех, кто никогда не плавал по морю и ступал по земле легко, не тревожа листвы. Выпьем до дна за тех, кого никто не вспомнит.
Ты пошел против меня.
Здесь я угощаю, так что могу говорить что хочу.
Если решишь навестить меня как-нибудь, а у меня в горле пересохнет после виселицы, налей мне стаканчик. Я, может, и откажусь — ведь это ты отправил меня в петлю, но мне будет приятно. Как-никак плавали вместе. А теперь вот-вот сведем счеты.
Примчался один из матросов и сказал, что нашел Джима и Соломона. Он снял шляпу и утер лоб, сообщая, что Соломон что-то плел о зарытой короне — короне самого короля. Потом этот малый изъявил желание примерить ее на себя. Я прострелил ему грудь. Пустить кровь в прилив — тоже к счастью. Вдобавок это избавило меня от очередного бунтовщика.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. СВЕДЕНИЕ СЧЕТОВ
Прошлой ночью, когда я лежал в жару и бреду, Маллет заходил на меня посмотреть. Я повернулся, а он выскочил и запер снаружи дверь.
— Ты неплохо выглядишь для того, кого травят, — сказал я ему.
Так нечестно, — проворчал он. — Я мечтал посмотреть на повешение, а вырешили выкрутиться — помереть от лихорадки до срока.
Советую тебе набить Маллета конским волосом и отправить в Лондон — отличная вышла бы табуретка для ног. С другой стороны, только самый крепкий малый проглотит твой яд и сумеет выжить, так что, может, я поспешил с выводами. А теперь он узнает о твоем заговоре.
— Как я уже говорил, смерть в мои планы не входит. Но может статься, ты еще увидишь, как вешают.
— Превосходно, сэр.
Команда спорила меж собой, кто и каким образом расправится с остальными бунтовщиками. Одни предлагали вздернуть мятежников, другие — продырявить свайкой. Были советы насчет шпаг и расстрела. Каждый высказался за свой излюбленный способ убийства.
И этих ребят ты уложил. Я бы поднял из гроба Кровавого Билла и Бонса, и даже Пью с Черным Джоном, чтобы сплотить против тебя. Я бы воскресил этих морских волков только лишь ради чарки за твое поражение. Однако же есть чудеса, неподвластные даже Сильверу.
Беглецов окружили. Я обратил Соломоново внимание на то, что двигало моими людьми: не мольбы, не молитвы, не прошения, а одни только шпаги и сабли. Соломон посмотрел сквозь меня и ответил, что мы не люди, а подзаборные псы. Ребята держали его за руки, и я похлопал его по карманам, но ничего не нашел.
— Тебе нечем заплатить за свою жизнь, — сказал я. — Будь у тебя хоть фартинг, тебя бы отпустили.
— Свободу, — гнул свое Соломон. Видно, решил быть упрямым до конца.
Я бы выпустил его и за полпенни, о чем и сказал, прохаживаясь вокруг, как будто обдумывая положение. Он стал надоедать мне просьбами отпустить Джима. Я сказал, что сделал бы это, если бы он чего-нибудь стоил, и постучал по зубам — точь-в-точь как Соломон, после чего напомнил о нарисованной короне.
— Я отпущу вас обоих, если ты достанешь мне корону с картинки, — сказал я и отвел их под конвоем к поляне на вершине холма. Там Соломону был вручен пергамент с рисунком, и больше ему было нечем плавить за свою жизнь, кроме слов — тех самых слов, которые я более всего мечтал услышать, которые отняли у меня полжизни: тайну, указание, где искать корону, и намек на ее ценность. Только этими словами он мог обратить свой долг в прибыль.
В это мгновение Джим вырвался, нырнул Смоллетту под руку и почти ухитрился сбежать, но споткнулся о валежник и был заново пойман. Он всегда умел меня удивить, славный малый. Я чуть было не передумал его наказывать, особенно после того, как он обозвал меня мясником. В капельке дерзости нет ничего страшного. На ней стоит мир. Начни все оказывать друг другу уважение, лучше не станет. Все, что мы имеем, у кого-нибудь отнято. Только не перечь мне, дружище. Твой король платит за мою шею, так? Ты бороздишь моря по его приказу, как мы все слышали в порту, а твою плату он взимает с меня. Я бы сказал ему за чашечкой чая — с отравой, само собой, — что ты плаваешь не ради него, а подачка, которую он обещал за меня, — ничто по сравнению с богатствами, которые тебе достанутся, если найдешь мое золото. А оно, между прочим, добыто за его счет.
Соломон решил меня путать до последнего дня и не прекращал даже теперь, перед лицом смерти. Он сказал, что откроет мне то, о чем я мечтаю. В этот миг Джим пожелал мне издохнуть на месте, за что я стал ценить его еще выше. Такому парню грех не пойти в соленые бродяги, и я виню в этом тебя. Соломон получил совет не играть со мной, поскольку я умею расправляться с обманщиками самыми разными способами — только мокрое место останется, — и что любая увертка зачтется против него.
Я вытащил абордажную саблю из ножен. Соломон повернулся ко мне спиной. Он хотел быстрой смерти, а я не собирался дарить ему такой шанс и сказал, что моя сабля чересчур хороша для него.
Мои люди сплели из лозы веревку — такую, какая сделала бы честь королевскому суду, и я велел привязать Соломона и Джима к одному дереву.
Один пират ляпнул, будто бы Соломон насылает на них проклятия, а Джим осадил его, сказав, что он так молится. Я пообещал, что поджарю каждого, кто сует нос не в свое дело, и ворчание прекратилось.
