Селену от этого зрелища вырвало. Она отползла в угол, подальше от колотящего по палубе пятками и локтями Смита. Долго он умирал, долго и тяжко. Шума все описанное происшествие произвело столько, что нашлись желающие поинтересоваться, что же там, на корме случилось.
— «Пастор»! Кто палил? — В дверь стучали кулаками и сапогами. — Селена! Какого хрена! «Пастор» у тебя?
— Тащи лом, ломай люк, — пророкотал другой голос. — Или она его порешила, или он ее. Давай, живей!
Когда от двери посыпались щепки, Селена сделала то, что она хотела сделать, когда Долговязый Джон звал ее в лодку. Она прыгнула в воду и поплыла.
8 сентября 1752 года. Остров. Буксирная Голова. День.
— Книга мученичества Фокса! — чуть не пропел Флинт, наставительно задрав указательный палец к небесам. — Бот достойный друг моей юности, постоянный товарищ и советчик мой. — Он мечтательно вздохнул и тряхнул головой. — Подарена мне достойнейшим батюшкой на тринадцатилетие. Б этом возрасте, согласно Моисееву закону, мальчик становится мужем, а книга, мною помянутая, если верить моему паскудному батюшке, являет собою непоколебимый бастион славной нашей веры протестантской и сияющий меч в борьбе с антихристом, епископом римским. — Флинт повернулся к аудитории: — Подлинные слова этого козла, моего папаши. Что скажете на это, ребята?
— М-м, — ответили ребята.
Флинт вздохнул и запечалился, вспоминая о доброй старой книге.
— Лондонское издание 1701 года. Б двух томах инфолио, с сотнями ксилографий. Прекрасные иллюстрации, детальнейшие, проработанные. Что скажете?
— М-м.
— У нас еще две книги были в доме. Знамо дело, Библия. И «Пути пилигримов». — Флинт нахмурился. — Но, знаете, ребята, я с ними не связывался. Моя книга — «Фокс». И много часов я над ней просидел, счастливых часов. — Он расплылся в лучезарной улыбке. — Ну, признаюсь, я не столько ее читал, сколько картинки в ней рассматривал.
M-м.
Флинт укоризненно покачал головой.
— Вы не поверите, что я там видел, как я прозревал, как учился. Ах, сколько изощренных пыток существует на свете, вы не представляете! На какие только жестокости не способен человек во имя веры, какие страсти перенесли благословенные мученики! И все эти страдания запечатлены в книге Фокса с величайшей достоверностью. Козлы и дыба, кол и испанский сапог, щипцы и щипчики, крюки и крючочки, Декапитация,[63] иммурация,[64] экс-сангвинация[65] — слова-то какие — заслушаешься! А вытягивание кишок! — Он прищурился. — Гм… Вытягивание кишок. Видели когда-нибудь? Вороточком, потихонечку, полегонечку… Лебедочкой. Что скажете на это, ребята?
Ребята на это ничего не сказали. Они и раньше не пустословили, Роб Тэйлор и Генри Говард, потому что рот каждого до отказа забивала тряпка, а выпихнуть ее изо рта не представлялось возможности — она удерживалась другой тряпкой, прочно завязанной на затылке, И развязать ее тоже не очень просто, ибо ноги и руки скованы прочными узлами. Сидели ребята смирно, рядышком, под деревом, и глядели во все глаза на железную лебедку, которую Флинт захватил с собой, как предполагалось, для использования при захоронении сокровищ. Они исправно таскали лебедку по всему острову, и ни разу она не пригодилась. Однако сильно опасались ребята, что сейчас Флинт собирается ее, наконец, использовать по только что упомянутому им назначению.
— Книга Фокса учит, что в каждом человеке больше пяти саженей кишок, — поведал Флинт, — И я часто задумывался, так ли это.
Повисло молчание.
Флинт встал с валуна, обошел крохотный лагерь, в котором Роб и Генри, поощряемые дружелюбным Флинтом, так надрались утром, что к полудню свалились с ног.
— Бот мы с вами теперь, ребята, на Буксирной Голове. Картография моя, я и название дал, три года прошло с тех пор. — Он обвел вокруг рукой, как будто демонстрируя им Буксирную Голову. — И знаете, ума не приложу, с чего я ее так обозвал. — Он засмеялся и огляделся. Прекрасное местечко, свежий, бодрящий воздух. Отличный обзор, море просматривается. Как и на Подзорной Трубе, здесь деревьев немного, вид не закрывают — высокие деревья, узловатые, но не сосны, а что-то тропическое.
Флинта восхищало разнообразие здешней природы. Вот здесь, на Буксирной Голове, совсем другой мир, не джунгли Южной бухты, но и не альпийские луга Подзорной Трубы, Прибой гремел громче, потому что море билось о подножие Буксирной Головы, о россыпи скал под отвесным обрывом. Сильный ветер Южной Атлантики заносил брызги на самую плешь Буксирной Головы, здесь всегда влажно.
Прекрасный, благородный ландшафт. Однако небезопасное место. Высокий обрыв, крутой. Человек, переваливший черёз край, не рискует пораниться. Три сотни футов падения — и целым и невредимым врезаешься в острые скалы, мгновенная смерть.
Обрыв находился в двадцати футах от дерева у которого Флинт усадил Тэйлора и Говарда.
— Так, а где эта проклятая птаха? — спросил Флинт у самого себя и вскинул голову. — Ага, вот она, — Попугай квакнул, нахально вскинул голову. Смотрел он на Флинта с такой наглостью, какой его хозяин не потерпел бы от человека.
— Скотина! — пробормотал Флинт. Ему не хватало этого попугая. Он чувствовал себя так же, как после первый ссоры с Джоном Сильвером. Флинт нахмурился, Нетипичные ощущения, черт побери!
«Да тьфу на тебя!» — подумал он, но не смог заставить себя отвернуться от птицы. Когда он отнял попугая у той двуногой обезьяны, как его… он сделал это, соблазнившись импозантным видом птицы и представив, как выигрышно будет с нею смотреться. Да, еще его привлек словарь попугая, в особенности матерный его раздел. Уже потом он понял, насколько эта птица умна и сообразительна. Очень умна. И слова использует не абы как, а в контексте ситуации.
Уронит Флинт что-нибудь и сразу слышит:
— Остолоп! Остолоп!
— Отвали! — говорит попутай, если кто-нибудь ему не по нраву.
— Salvel[66] — приветствовал он по-латыни Коудрея.
— Бу-у… Бу-у… — передразнивал костыль Долговязого Джона.
— Я даже не знаю, мужик ты или баба, — обратился Флинт к попугаю примирительным тоном. Недоставало ему этой птицы. Единственное Живое существо, остававшееся с ним постоянно, днем и ночью, привязанное к нему… теперь, правда, похоже, больше, нет.
— Но почему? — недоумевал Флинт, не в состоянии понять того, что сразу сообразил бы любой из тех, кого он огульно зачислил в тупиц. Птица к нему даже ненадолго вернулась, когда он утром вышел из джунглей к месту встречи с Тэйлором и Говардом. Попугай ждал его, Он описывал круги, высматривая Флинта.
