– Их больше нас?
– Больше, – отвечает авар и смотрит на меня так, будто ждет остроумную шутку.
– Тем больше добычи нам привезут, – отвечаю громко, чтобы подбодрить бойцов.
Оказывается, именно такую шутку от меня и ждали – все начинают ржать.
– Поехали! – отдаю приказ и первым трогаюсь в сторону овец.
Авары ловко объезжают отару с боков, чтобы овцы не разбегались, а херсонцы подгоняют ее сзади. Всем приказано не оглядываться, но изредка то тот, то другой боец посмотрит через плечо, не настигают ли утигуры. Не должны. Они в пути с утра. Кони уже притомились, так что скачки устраивать утигуры не будут. Хотя месть многих лишала разума.
Мы добрались до балки без происшествий.
Я, подождав, когда всех овец сгонят вниз и проедет последний всадник, спросил засевших в кустах двух аланов:
– Видели их?
– Да, – подтвердил один. – Дозор из пяти человек появился, но, заметив вас, сразу спрятались.
– Переходите на дальнюю точку, – приказал я им.
Пусть разведка утигуров подкрадется с этой стороны и оценит ситуацию. Или пусть всем отрядом без разведки нападут сходу, о чем с дальней точки и предупредят нас дозорные. Впрочем, я сомневаюсь, что утигуры сразу ломанутся в атаку.
Внизу в балке суетились у костров аланы, херсонцы и несколько пленных женщин, помогавших им готовить ужин. Остальные женщины и дети находились внутри приготовленной заранее загородки у южного склона. Стреноженные лошади, наши и трофейные, паслись у нижнего выхода из балки. Туда же отогнали и овец. Животных там стало так много, что занимали все пространство от склона до склона, внезапно с той стороны не нападешь.
Я отдал Буцефала молодому алану, чтобы отвел на пастбище и стреножил там, и сел у костра рядом с Гоаром и Гунимундом, на всякий случай натянув тетиву арбалета и положив под руку колчан с болтами. Остальные бойцы тоже делали вид, что не ждут нападения, но не отходили далеко от назначенного им «номера» в засаде на склонах. Если утигуры все-таки нападут прямо сейчас, наш отряд мгновенно скроется в вишняке и начнет оттуда вести обстрел.
Командирский бронзовый котел был самый большой, литров на двадцать. В него влезает целый баран. Я привез котел Гоару из Константинополя. На боках барельеф в виде сражающихся всадников. Четыре сюжета, четыре фазы боя: скачут друг на друга, замахиваются мечами, подняв коней на дыбы, один пронзает другого, а потом уводит на поводу трофейного коня. Котел снизу закоптился, и кажется, что кони по брюхо в черной воде. Бойцы терпеливо ждут, когда сварится баранина. Кроме Гарика. Каждый раз, когда молодая, лет тринадцати, и довольно симпатичная утигурка с волосами, заплетенными в несколько тонких косичек, помешивает мясо большой деревянной ложкой с длинной рукояткой, пес встает и внимательно следит за ее действиями, а когда она отходит, опять ложится. И Гоар внимательно следит за девушкой, но интерес у него другого плана.
– Бери ее в жены, – тихо говорю ему. – У отважного воина должно быть много жен и детей.
Гоар смущается. Аланы очень деликатны в вопросах секса, семейных отношений. Моя раскованность в первый год нашего знакомства шокировала его, но со временем привык, начал относиться проще и ко мне, и к деликатным вопросам.
– Сначала надо победить утигуров, – произносит он.
Как говорят одесситы, кто-то бы стал спорить, а я разве буду?!
Утигурка перекладывает куски сварившегося мясо в трофейное большое и глубокое деревянное блюдо, наполнив его с горкой. Ставит так, чтобы лучшие куски были перед Гоаром. Она уже поняла, что ее ждет, и приняла правильное решение. Лучше быть младшей женой вождя, чем первой простого воина. К нам подсаживаются Хисарн, Скилур, Палак и трое аланов, приближенные Гоара. Все они начинают есть мясо, вгрызаясь зубами в горячие куски и отрезая их перед губами. Я наколол один ножом, давая понять, что принял участие в трапезе, но жду, когда мясо остынет. До сих пор не научился есть горячее. Гарри сидит позади меня, провожает взглядом каждый кусочек, исчезающий в человеческих ртах, но не скулит, не попрошайничает. Кто-то кидает ему кость. Пес на лету ловит ее и разгрызает с таким хрустом, что мне становится жалко его зубов. Кстати, почти у всех не старых местных, как аланов, так и херсонцев, зубы целы и, если не считать камней, в хорошем состоянии. Что значит отсутствие сахара и химии в продуктах!
Мы спокойно поужинали, поболтал ни о чем. Вели себя так, будто приехали сюда на пикник. Когда стемнело, ко мне подошел один из дозорных и тихо доложил, что двое утигуров, оставив коней в роще, подкрадывались к балке, разведывали.
– Никто их не вспугнул? – спросил я.
– Нет, – ответил дозорный. – Они уходили, не прячась.
Значит, решили, что мы опьянены успехом, не ждем нападения. Ночью утигуры не нападут. Балка – это не открытая степь. Запросто коням ноги переломаешь. Тем более, что скоро новолуние, ночи темные.
– Ложимся спать, – говорю я своим сотрапезникам.
Как ни странно, засыпаю быстро. И просыпаюсь сам. Еще темно, в трех шагах ничего не видно, однако чувствую движение в лагере. Встаю за пару минут до того, как подходят будить меня. Степняки без всяких часов знают, что минут через пятнадцать начнет светать, и умеют без всяких будильников просыпаться в это время. И я вроде бы научился этому, причем не прикладывая никаких усилий. Натягиваю тетиву на лук арбалета, а потом начинаю облачаться в доспех. Стеганку и кольчугу на ночь не снимал. Уже привык к ним, не мешают спать. На мою попону и седло, на которых я спал, молодой алан кладет куль из тряпок и травы, которые будут изображать человека. Остальные бесшумно расходятся по «номерам» в вишняке.
Я тоже занимаю выбранное и подготовленное заранее место. Оно примерно посередине склона в обоих его измерениях. Я срубил несколько деревцев ниже этого места, которые закрывали обзор, но передо мной еще осталось несколько метров зарослей – надежная защита. Пес улегся позади меня. Как и все собаки, Гарри умеет быстро засыпать. Слева кряхтит Гунимунд. Он моложе меня, того, из двадцать первого века, не этого, из шестого, который ему ровесник, но кажется мне более старым. Живут в шестом веке мало, особенно мужчины, редко встретишь старше пятидесяти лет. Справа устроился Гоар. Этот сидит на пятках в полной неподвижности. Наверное, мечтает о молодой утигурке. Счастливый: от мечты его отделяет всего один бой.
Небо медленно светлеет. Мы в это время уже начали скакать к стойбищу. Скорее всего, и утигуры сейчас подъезжают, не торопясь, к роще. Им спешить ни к чему, потому что из балки их не увидишь и не услышишь, пока не будут близко. Да и шума при такой езде производят меньше.
