– Ты не спишь, дорогая? – спросил он.
– Нет, – откликнулась Барбара.
Она не добавила «как можно спать в таком шуме», так как жила по принципу, что ни одна воспитанная особа не должна жаловаться на обстоятельства, которые она не может или не хочет изменить.
– Я собираюсь выйти на палубу, если ты не будешь возражать, дорогая, – сказал он.
– Пожалуйста, если ты так хочешь, то конечно, дорогой, – ответила Барбара, опять удержавшись от того, чтобы добавить, что и она тоже не против выйти.
Хорнблоуэр на ощупь нашел одежду и обувь и пробрался к двери. Богатый опыт подсказывал ему, что, прежде чем открыть дверь, нужно приготовиться, однако даже он был слегка изумлен яростью ветра, ожидавшего его снаружи. Он был очень сильным, несмотря на то, что после того, как «Милашка Джейн» сменила курс, дверь находилась с подветренной стороны рубки. Он перешагнул через комингс и захлопнул дверь. Ветер был ужасным, но, что поражало еще сильнее, была его температура: казалось, что он попал в печь для обжига кирпича. Он старался удержать равновесие на раскачивающейся палубе среди жаркой, гремящей тьмы, и стал пробираться к штурвалу. И оказался лишь отчасти готов к тому напору ветра, который ожидал его, когда он вышел из под прикрытия рубки. Кроме прочего, здесь воздух оказался полон мельчайших брызг. Он вмиг намок, что умерило его представления о жаре, и почти уверился в этом, когда добрался до штурвала. Здесь можно было различить темные фигуры. Чья-то рука, облаченная в белый рукав рубашки, махнула ему, подтверждая, что его присутствие не осталось незамеченным, и подавая знак, что Найвит находится здесь. Хорнблоуэр заглянул в нактоуз: от него потребовалось напрячь все свои способности, чтобы сделать верные умозаключения, исходя из показаний крутящейся стрелки. Ветер заходил от запада к северу. Вглядываясь в темноту, он мог лишь различить, что бриг идет под грот-стакселем, от которого был виден только край. Найвит прокричал ему на ухо:
– Ураган!
– Похоже на то, – закричал Хорнблоуэр в ответ. – И это цветочки, ягодки будут впереди.
Урагану не было никакого дела до того, что он появился в это время года, за добрых два месяца до того, как его стоило ждать. Однако этот жар в воздухе, предзнаменования вчерашнего вечера, теперешнее направление ветра, все подтверждало, что они столкнулись именно с этим явлением.
Оставалось только выяснить, находятся ли они прямо на пути урагана, или только на его обочине. Когда стена воды, сверкая белым, почти фосфоресцентным светом, обрушилась на нос корабля и прокатилась по палубе к корме, «Милашка Джейн» содрогнулась и закачалась, словно пьяная. Оказавшись по пояс в воде – угрожающее напоминание о том, что может произойти, Хорнблоуэр отчаянно пытался удержаться. Опасность их положения была очевидной. «Милашка Джейн» могла не выдержать ударов, которые на нее обрушивались, и в любом случае, при таком значительном дрейфе, как у них, их могло выбросить на берег в Сан-Доминго или в Пуэрто-Рико, или на какой-нибудь коралловый риф. Пронзительно свистел ветер, и совместное воздействие ветра и волн накренило «Милашку Джейн» так, что ее палуба приняла почти вертикальное положение, так что Хорнблоуэру пришлось буквально повиснуть, так как его ноги не могли найти опоры. Еще одна волна перекатилась через беззащитный корпус судна, обдав их потоками воды, затем корабль медленно начал выпрямляться. Ни один корабль не сможет выдерживать такое положение вещей в течение длительного времени. Приглушенный хлопок, сопровождаемый серией более резких звуков, раздававшихся откуда-то сверху, заставил их посмотреть на стаксель, который вырвался из креплений и разорвался на полосы, которые, полощась, хлобыстали, словно плети. На месте сохранился лишь маленький, трепещущий клочок ткани, которого едва хватало для того, чтобы удерживать «Милашку Джейн» правой скулой к волнам.
Наступал рассвет, все вокруг приобрело легкий желтоватый оттенок, в который окрасилась узкая полоска неба над головой. Взглянув наверх, Хорнблоуэр увидел горб, пузырь, вздувшийся на грот-рее, и этот пузырь вдруг лопнул. Парус поддался напору ветра. То же самое повторилось по всей длине рея, по мере того, как стальные когти ветра вонзались в плотную парусину, чтобы разодрать, растерзать на полоски, а затем сорвать эти лохмотья, и, закружив, умчать их за подветренный борт. Трудно было поверить, что ветер может быть такой силы.
Столь же трудно было поверить в то, что волны могут быть такими высокими. Один взгляд на них тут же делал понятными все невероятные движения корабля. Их амплитуда была пугающей. Одна из волн, набегающих на нос корабля, была высотой не то, чтобы с гору, Хорнблоуэр про себя использовал это сравнение, но затем, пытаясь оценить ее высоту, признал, что это было бы преувеличением, но не меньше, чем высокий церковный шпиль. Это была колоссальных размеров стена воды, движущаяся прямо на них, со скоростью если не несущейся вскачь лошади, то быстро идущего человека. «Милашка Джейн» подняла нос навстречу ей, накренившись, а затем стала взбираться вверх по практически отвесному склону. Вверх, вверх, вверх, казалось, что когда она достигла хребта, корпус занял почти вертикальное положение, как если бы они достигли поджидавшей их на края света пропасти. На вершине ветер, на время заслоненный от них волной, обрушился на корабль с удвоенной силой. Судно постепенно, словно нехотя, перевалило через хребет, и его корма стала медленно подниматься вверх, по мере того, как миновала вершину волны. Вниз, вниз, вниз, палуба заняла почти вертикальное положение, нос почти отвесно устремлен вниз, и, когда он тяжело плюхнулся в воду, поджидавшие корабль волны меньшего размера обрушились на него. Погрузившись, по пояс, по грудь в бурлящую воду, Хорнблоуэр почувствовал, что его ноги теряют опору, и ему пришлось напрячь все силы, без остатка, чтобы не дать себя унести.
Рядом появился корабельный плотник, пытавшийся сказать что-то капитану: говорить что-то членораздельное при таком ветре было совершенно невозможно, поэтому он поднял ладонь с расставленными пальцами. Это значит, что в трюме пять футов воды. Однако плотник повторил жест. Потом он попытался еще раз. Два раза по пять пальцев – значит, десять футов. Вряд ли это было причиной, но это соответствовало истине – грузные движения «Милашки Джейн» свидетельствовали о том, что она полузатоплена. Хорнблоуэр вспомнил о том грузе, который она несла: кампешевое дерево и кокосовое волокно. Кампешевое дерево обладало лишь очень слабой плавучестью, зато кокосовое волокно было наделено этим свойством как немногие иные известные субстанции. Кокосовые орехи, упавшие в море, что часто и происходит, благодаря тому, что пальмы любят расти на самом побережье, находятся на плаву в течение многих недель и месяцев, влекомые течениями, чем с легкостью объясняется широкое распространение кокосовых пальм. Кокосовое волокно – вот что удерживало «Милашку Джейн» на плаву, хотя она и полна воды. И оно будет удерживать ее на плаву в течение длительного времени, и даже переживет в этом отношении само судно. Корабль разломится на части прежде, чем кокосовое волокно позволит ему затонуть.
