И, конечно же, нашлись такие, кто кивнул одобрительно, но никому не понравилось, что сказал это Боумен, гад такой. Они бросали угрожающие взгляды то в одну, то в другую сторону в поисках кого-нибудь, кто бы за всё ответил. Кого-нибудь надо было избить до полусмерти, чтобы все они успокоились, пришли в себя, это было очевидно.
— Да, — сказал я, — каждый может ошибаться, даже самый наилучший, вроде тебя, Боумен. Не правда ли, парни, разве Боумен не самый лучший из нас всех? Он знает, что к чему в этой жизни. Спросите Боумена, он вам скажет, кто чего стоит. Я прав?
Вновь оглянувшись, Боумен самодовольно ухмыльнулся. В этой жизни, на которую ему вообще-то было наплевать, он желал лишь одного: сделать так, чтобы его услышали, любой ценой, даже ценой собственной гибели или гибели всех нас.
— Разве Боумен не стоит десятерых таких, как мы? — воскликнул я. — Он говорит правду, о которой никто из нас не вспомнил. Он говорит именно то, что есть на самом деле: ни одна собака не выживет в этом плавании, дьявол не выживет в этом плавании. Нам остаётся лишь поклониться, согнуться, поблагодарить и согласиться, раз Боумен подписал нам смертный приговор. Тут уж ничего не попишешь.
Пираты бросали на Боумена многозначительные взгляды. Что он о себе возомнил, нечистая сила? Никто не имеет права указывать им, что они должны думать и делать, не говоря уж о том, чтобы подписывать им смертный приговор. Самодовольная ухмылка Боумена исчезла.
— Предлагаю выбрать Боумена квартирмейстером, — крикнул я громко, чтобы перекрыть усилившийся гул. — Если кто-нибудь может ходатайствовать за нас перед Богом и дьяволом, так это он.
— К чёрту! — послышался голос из толпы.
Казалось, прорвало плотину. Последовал бурный поток угроз и ругательств, показались сжатые кулаки. Стоявшие рядом с Боуменом повернулись к нему, злобно размахивая кулаками. В него полетела свайка, острый конец которой вонзился ему в солнечное сплетение. Боумен упал. Не успел он вновь подняться, как другие пираты были уже возле него с ножами, палками и другими предметами, попавшими им под руку в пылу схватки.
— Отставить! — заорал я во всю мочь, теперь слышны были только стоны Боумена.
Боумен обернулся ко мне с расширенными от ужаса глазами.
— Спаси меня, Сильвер! — молил он.
— Зачем же? — презрительно расхохотался я. — Мы ведь все умрём, включая и тебя, если верить твоим предсказаниям. Какая разница, попасть в преисподнюю раньше или позже? Привяжите эту мразь к грот-мачте.
Боумен издавал чудовищные вопли, пока его тащили по палубе и привязывали. Пираты предоставили ему умирать долгой мучительной смертью, чтобы он хоть напоследок узнал, чего стоит жизнь. Что касается меня, я бы предпочёл смерть быструю и внезапную. Но если бы они убили Боумена сразу, то не смогли бы выпустить яд из своей крови. А теперь, когда акулы устранили все следы и нашего злого духа, и того, кто лишь час тому назад был ещё человеком, полным жизненных сил, хотя по существу полным неудачником, у всех был радостный и довольный вид. Один за другим они обращались ко мне со словами благодарности. И, полагаю, не без оснований.
Единственный, кто не дал себя ослепить тем, как здорово я обделал это дело, был Ингленд. Неделю за неделей он бросал на меня мрачные взгляды, а остальные вскоре забыли, что вообще был на свете кто-то по имени Боумен. Я и не пытался объяснить Ингленду, что нужен был козёл отпущения, если мы сами хотим ещё жить на этом свете. Люди, подобные Ингленду, которые знают цену жизни и смерти, согласно его собственным словам, не понимают, что иногда приходится выбирать между тем и другим.
Через неделю-две вода зарябила, и свежий западный ветер погнал нас к африканскому берегу. На сей раз слухи оказались верны. За короткое время мы взяли одиннадцать призов, не потеряв в боях ни одного своего человека. Несколько судов мы сожгли и утопили, два снабдили пиратами, поскольку слишком многие желали присоединиться к нам, а остальных отправили плыть дальше, куда хотят, но пустыми. Лейн и Сэмпл были выбраны капитанами тех двух судов, которые решили попытать счастья самостоятельно. Они переименовали суда, дав им по непостижимым причинам имена «Месть королевы Анны» и «Летучий властитель». Эти названия не принесли им удачи, потому что у кораблей должны сохраняться те имена, которыми их окрестили, так я считаю, хотя вообще я не склонен верить приметам. Лейн и Сэмпл пересекли Атлантический океан и затаились недалеко от берегов Бразилии. Они, конечно, успели взять пару незначительных призов, прежде чем повстречались с португальским военным кораблём, тут и сказке их жизни пришёл конец. Двенадцать человек погибли в бою, тридцать восемь были сразу же повешены, а остальные — негры и индейцы — проданы в рабство.
Известие об их жалком конце дошло до меня много лет спустя, без всякой необходимости и, как всегда, слишком поздно, чтобы мстить или горевать, если именно этого от тебя ожидают. Ибо на самом деле лучше всего забыть о своих корабельных товарищах, как только теряешь их из виду. Так обычно и случалось. В основном все исчезали безвозвратно.
У африканского побережья, в уединённой бухте Уайда-Роуд мы встретили Ла Буша и его попугая. Ингленд стал на одного попугая богаче, мы это отпраздновали и побратались, после чего приняли торжественное решение бросить вызов всему миру и в скором времени встретиться у острова Иоханна. Всё было, как обычно, месяца полтора мы вместе шли на наших парусниках. Потом попали в шторм, парусники потеряли друг друга и больше никогда не встречались.
Ла Буш потерпел крушение у острова Майотта, построил новый корабль и отправился к Мадагаскару, а потом его и след простыл.
Вот какова жизнь пирата господин Дефо, и вы все, описывающие её, это круг, замкнутый на корабле, где не так много людей и цель ничтожна. Мы были не такими, как другие моряки. Наши суда шли не для того, чтобы прийти к месту назначения. Мы называли себя братьями и товарищами, а семья, друзья — это было не про нас. Правоверные называли нас врагами человечества, и в какой-то степени они правы, ибо никто не мог быть нашим другом, даже мы сами. Нет, память у нас была короткая, какой ей и положено быть, если речь идёт о человечности, если мы хотели поддерживать в себе хорошее настроение. Кто тосковал по Ла Бушу, когда он исчез? Заверяю, что никто из нас, за исключением, возможно, попугая. Мы слишком часто видели, как люди уходят в океан забвения, и продолжали кружить, словно мёртвые души без руля и ветрил.
Под командованием Ингленда мы захватили в общей сложности двадцать шесть призов, все были взяты легко и споро, кроме «Кассандры», последнего взятого нами корабля. Да ещё были кое-какие осложнения с «Орлиным глазом», первым судном, взятым у берегов Африки. Капитаном «Орлиного глаза» был Рикет, родом из Корка (будто мало у меня было неприятностей, связанных с Ирландией). Рикет был не глуп, он не оказал сопротивления, имея всего лишь шесть пушек и семнадцать человек экипажа против наших не менее двухсот. Он спустил флаг, прежде чем мы успели сделать предупреждающий выстрел.
