Мы с Грейвсом стояли у поручней и принимали экипаж «Кадогана», который переводили на борт «Каприза». Ингленд и человек двадцать из нашей команды всё ещё были на «Кадогане», где подсчитывали нашу добычу.
Когда голова Скиннера показалась над фальшбортом, Грейвс подпрыгнул и, как мальчишка, захлопал в ладоши.
— Ба, кого я вижу, чёрт возьми, — сказал он с добродушной усмешкой, признав рожу Скиннера. — Гляди, Джон, перед тобой сам сатана. Добро пожаловать на борт, капитан Скиннер. Тысячекратно повторяю: добро пожаловать. Чем мы заслужили такую честь?
Когда Скиннер увидел старого члена своего экипажа, он затрясся всем телом, так же, как было до этого с Рикетом и другими, и свалился бы с забортного трапа, если бы Грейвс не подхватил его, и не втащил на борт.
— О, мой добрый господин, — сказал Грейвс, с укором глядя на Скиннера, — не годится покидать нас столь быстро. Я перед вами в большом долгу, как вы знаете, и я хотел бы рассчитаться той же монетой.
Грейвс позвал своих приятелей, которые, разделяя восторг Грейвса, привязали Скиннера к лебёдке и начали бросать в него бутылки, наносившие глубокие раны. Потом они плетьми гоняли его по палубе до тех пор, пока сами не умаялись, и всё это время Скиннер молил их пощадить его.
— Лучший капитан Божьей милостью, — сказал, наконец, Грейвс, запыхавшись, но с тем же восторгом, — так как вы были хорошим и справедливым капитаном, то смерть ваша будет безболезненной. Нет-нет, не благодарите нас сейчас, вы сможете это сделать, когда мы встретимся в аду.
После этих слов Грейвс вытащил мушкет и выстрелил Скиннеру в голову.
Услышав выстрел, Ингленд поторопился вернуться к себе на корабль, подгоняя гребцов.
— Что здесь происходит? — спросил он меня, но не как Джона Сильвера, а как квартирмейстера «Каприза».
Я объяснил, что случилось и почему. Ингленд изменился в лице Он подошёл к тому, что осталось от Скиннера, долго смотрел, как бы стараясь вернуть его к жизни, а потом обернулся ко мне.
— Сильвер, — сказал он, — проследите за тем, чтобы этого человека достойно похоронили, и уберите палубу. Скотобойню устроили. А потом можете снабдить «Кадоган» всем необходимым. Предлагаю капитаном Дэвиса, и пускай возьмёт с собой этого негодяя Грейвса и его приятелей. Если они останутся у меня на борту, я их убью при первой же возможности, и что в таком случае я или они выиграют?
— Я тебя понимаю, — сказал я.
— Ни черта вы не понимаете, Сильвер. Вы не лучше других.
— Ошибаешься, Эдвард, — сказал я. — У меня сври ошибки и недостатки, как и у всех нас, но я не убиваю людей просто так, ради удовольствия.
— А Рикет? — спросил Ингленд с горечью.
— То была необходимость. Настанет день, когда ты поблагодаришь меня за Рикета.
— Никогда, Джон, пойми! И не утверждай, что ты убил ради меня. Всё свершилось за моей спиной, ты даже не выслушал моего мнения.
— Можешь думать, как тебе угодно, Эдвард. Но я твой друг, хочешь ты это знать или нет. У тебя нет никого другого на корабле, да и вряд ли был где-либо ещё при той жизни, которую ты ведёшь. Подумай, ведь я — единственный, кто встанет на твою защиту.
Ингленд не ответил. Сгорбившись, он пошёл в каюту. Прежде чем запереться, он крикнул мне:
— Сильвер, я не хочу никакой доли от добычи с «Кадогана». Кровавые деньги. Раздай это дерьмо экипажу!
У кого-то ушки были на макушке, а потому вдруг, посреди этого шума послышался надтреснутый злорадный голос Пью:
— Да здравствует капитан Ингленд, братцы!
Стали кричать «ура» в честь капитана Ингленда, пока я не прекратил гам, заорав так, что все перепугались. Но я был уверен в одном: над Эдвардом Инглендом нельзя глумиться, его нельзя унижать.
Капитан Скиннер стал для Ингленда началом конца. Теперь он почти во что не вмешивался, сидел в каюте и размышлял. Он передал мне командование судном — я мог распоряжаться парусами, но не навигационными приборами, так же во время боя он непременно присутствовал, дабы умерить жестокость пиратов и их злодеяния. Похоже было, что в преддверии вечности он хочет искупить свои грехи и успокоить свою совесть, сохраняя те человеческие жизни, которые он ещё мог спасти. Я пытался иной раз дать ему понять, что никто не поблагодарит его за это, даже сам господь Бог, если он существует. Но всё напрасно. Ингленд внушил себе, что он будет отравлять остаток дней своих раскаянием и покаянием.
После победы над «Кадоганом» мы встали в бухте, чтобы привести в порядок днище. Недалеко от бухты находилась деревня, и когда работа на корабле была закончена, люди пустились во все тяжкие. Они прогнали из деревни мужчин и несколько дней с утра до вечера наслаждались плотью их жён. Они хотели наверстать упущенное — то, чего у них не было с самой Вест-Индии, то есть целых полгода, и авансом восполнить то, чего им будет не хватать впереди в течение ещё ряда месяцев. Всё шло так, как и следовало ожидать. Через некоторое время мужское население деревни вернулось с подкреплением, они напали со всех сторон. Десятка два мы застрелили и сами лишились нескольких человек. Хотя никто из наших не печалился по этому поводу. Дёшево отделались за такую оргию, считал я.
Ингленд почти всё время сидел у себя в каюте, как будто и знать не желал, что происходит, но появился, когда мы стали сниматься с якоря, и вывел корабль из залива. Надо сказать, что, Ингленд, в конце концов, стал по-настоящему хорошим капитаном. Прошли те времена, когда он путал правый борт с левым, не в ту сторону рассчитывал дрейф или отдавал распоряжение травить шкоты, когда надо было выбрать слабину. Но править судном не такая уж премудрость, и не так много на нём снастей. А вот с людьми Ингленду было трудно, кроме тех, кто уже отдал Богу душу.
Мы направились в Ост-Индию, к Малабарскому берегу, и меньше чем за месяц взяли семь богатых призов. В конце концов мы нагрузились так тяжело, что приходилось закрывать пушечные порты при малейшем волнении на море. Совет проголосовал, стало быть, за Мадагаскар, и мы дошли туда за тридцать дней. Там мы пополнили мясные запасы и продали часть добычи местным вождям, которые платили золотом, серебром и драгоценными камнями. На сей раз люди держали себя в руках. Они очень хорошо понимали, что нельзя идти слишком тяжело нагруженными, что это опасно для корабля.
Затем мы направились к острову Йоханна, который находился северо-западнее Большого Острова, где мы назначили встречу с Ла Бушем, подарившим Ингленду попугая, который впоследствии перешёл ко мне и которого я назвал Капитаном Флинтом. В пути Ингленд больше занимался попугаем, чем судном или нами, да это и не требовалось.
