— Вы же писали, что их выпустили на свободу — Джима и Соломона!
— Таки было, только их пути разошлись.
— Еще вы писали, что он скорее всего бегает в подмастерьях у чаеторговца.
— Не скорее всего, а точно. Он добрался до Бристоля, разыскал мать и дождался меня. Ребята ведь крепко привязаны к матерям. Да ты и сам это знаешь. Для всего мира Джим — ученик торговца чаем, но для меня он насквозь морская душа. Тут я, заметь, превзошел Соломона, и это тоже не может не радовать. Так вот сокровища короны выкрал Джим. Мы вместе провернула это дело. Он получил должность в охране после того, как я дал ему фамилию Хайд. Говорят, Джим очень похож на лондонских Хайдов, сплошь добропорядочных джентльменов и леди. Одна королева была из их рода. На эту мысль меня навел рассказ твоего отца о могиле леди Анны.
— Я вам не верю.
— Сколько угодно, хотя это правда. Я подделал все остальные регалии точно так же, как корону. Это обошлось недешево. Впрочем, как я всегда говорил, дорогой дорогому рознь. А Джим брал предметы по одному и замещал подделками.
— Да вы совсем спятили от лихорадки.
— Хочешь — верь, хочешь — не верь.
— Я отцу расскажу.
— Ага, вот и признание. Слыхал, оно облегчает участь — как и виселица. Ты наверняка получишь шанс на нее поглазеть, когда вернемся. Твоего папашу вздернут. Кто-то еще знает, что ты его сын?
— Нет.
— Молодец. Смышленый парень. Не забудь, что я сказал тебе. Все подсказки — здесь, в моем завещании потомкам. Возьми его. Спрячь. Не ищи Джима — все равно не найдешь. Он теперь под другим именем — не Хокинс и не Хайд. Пожелать тебе удачи на прощание?
Итак, я зарыл этот клад, как и дюжину других, и еще одну дюжину следом, поскольку Долговязому Джону Сильверу вечно всего было мало. Я спрятал больше сокровищ, чем любой фараон, какому случалось утонуть в море.
На твоем месте я бы поговорил с Маллетом, хотя это и не его настоящее имя. Я привык его так называть. Ты бросил кости, а я угадал расклад. Ты никогда бы не отравил этого мальчишку. Только не его. Что ж, мы оба игроки. Кому бы ты еще доверился?
У него твоя походка. И он совсем не дурак. Я чую в нем отменный ум — изображать тупицу не каждому под силу. Все это я писал для него, не для тебя. В конце концов, он парень ладный, совсем не такой, каким я его нарисовал. И хитрец тот еще — весь в мать. Я не смог его раззадорить, как ни пытался. У него сильная воля. Должно быть, это тоже от матери. У него такой же певучий говор, как у Мэри.
А еще его выдали глаза — тогда, во время бури. Ее глаза.
Чтобы ты знал, Маллет рассказал мне и о себе — только потому, что считал меня покойником. Его мать, верно, хорошо обо мне отзывалась, поэтому он открывал дверь в каюту и раз от разу меня проведывал. И поэтому я никогда не наставлял на него нож.
Накануне, когда мы почти прибыли в порт, он поведал мне правду, хотя я уже ее знал и сказал об этом. Твой сын в ответ назвал меня величайшим капитаном из всех, кто бороздил эти воды. Меня, заметь. Не тебя. И тогда я рассказал ему о моем замысле, о подмене короны и всем остальном. Как ты поступишь теперь с собственным сыном? Он узнал, что твое сокровище фальшиво, а мое подлинно, и, точь-в-точь как некогда твой отец передал тебе книгу тайн, я передал свой завет твоему сыну. Моя история не закончится вместе со мной.
Тебе не нужна была Евангелина. Ты всегда желал Мэри, мою Мэри. Тебе непременно хотелось иметь все то же, что было у меня, и потому ты вернулся за ней, а дверь открыл мальчик.
Твой сын говорил, будто Мэри плакала, когда ты отнимал его у нее, — совсем как Джулия Хокинс плакала о своем Джиме.
Взгляни на этот пергамент. Посмотри на меня в этой полутемной каюте. Моя тень падает наискось. Это — стрелка компаса. Свет фонаря качает ее и устанавливает новый курс. Компас всегда указывает на него, на мой клад.
Спроси у сына Мэри, куда плыть. Вот только поможет ли он тебе? Думаю, едва ли. Зачем ему подсказывать, когда он сам однажды получит все, если разгадает шифры в моей книге?
Хотел бы я снова стать мальчишкой.
В первую ночь на «Линде-Марии» я стоял, перегнувшись за борт. Солнце садилось, и мне привиделось, словно моя судьба стелется передо мной золотой дорожкой по воде, ведущей к богатству. Том однажды сказал, что те, кто уходят в море, больше не возвращаются. Он был прав, клянусь его плащом.
Я горю. Моя рука не в силах сжать перо. А ведь она меня еще не подводила.
* * *
Эдвард, кому, как не мне, впору напомнить, что это я научил тебя морским наукам. Я показал тебе, как читать компас, звезды, карты, как стрелять из пистолета и биться на шпагах. Я подарил тебе мир, мой мир. Я отдал тебе корабль. Я, и никто другой, привел тебя к славе. Не будь меня, ты бы уже болтался в петле за мелкое воровство.
Может, тебе было бы лучше собирать сено или рыть канавы.
Черт побери эту лихорадку!
Я богач, Эдвард. Я умру богачом.
Как так вышло, что эта невидимая зараза сильнее меня? Как она может быть сильнее Сильвера?
Скоро, очень скоро я увижу тебя между Бристолем и преисподней.
Дьявол готовит к встрече со мной целое шествие с факелами. Он и тебе устроит такое же, только подожди немного.
Зачем гореть моим свечам, если я их уже не увижу?
Я уронил нож. Меня одолевает жар.
Я видел обе Индии. Я обошел все моря.
Сильвер.
Я обогнул целый свет.
Ты не узнаешь, где спрятан мой клад.
Игрок вернулся, чтобы еще раз бросить кости.
Твой юнга сознался. Славный малый. Крепкий малый. Он утаивал мои записи. Его отец не видел ни слова из них.
— А что ты скажешь капитану?
— Что вы признались, будто клад на острове Скелета. Там есть форт. Человек по имени Израиль Хендс может быть вашим Соломоном. Он и стережет сокровища. Или нет — этого я толком не разобрал, так как вы все время впадали в забытье.
— Рукопись в надежном месте?
— Я ее спрятал за зеркалом. Листы перевязал бечевкой.
— Уж не за моим ли зеркалом?
— За ним самым.
— Он найдет.
— Не найдет, сэр. Он мне доверяет.
— Ого! С тобой, гляжу, опасно связываться.
— Так точно, сэр.
— Отправь его на остров Скелета с одними веслами.
— Нет, лучше я отвезу его в городишко у новых испанских берегов, затерянный среди скал и одолеваемый всеми ветрами. Мы как-то раз чинили там парус.
