— Я не пойду, — сказал я. — Вы извините меня.
— Не знаю, что с тобой и делать, — сказал Кононов.
Вся эта история, повидимому, его всерьёз огорчала. Но я-то уж знал, что мне делать теперь.
Вот мое письмо Студенцову:
Дорогой товарищ Студенцов!
Не могу сказать, как я обрадовался, получив Ваше письмо. Спасибо и Вам, и товарищу Овчаренко, и всем товарищам с «Беломора», которые меня не забывают. Вы пишете, что ничего не имели бы против того, чтобы опять зачислить меня в свою команду. Значит, хотя я и был новичком в морском деле, но всё-таки не слишком обременял вас и команду своей неопытностью и во всяком случае работал не за страх, а за совесть. За время моего выздоровления я только и мечтал поскорее опять попасть на ваше судно, опять поплавать вместе со всеми. Но я, товарищ Студенцов, не могу больше плавать. То, что случилось со мной в памятную всем нам ночь, повидимому, оставило во мне след на всю жизнь. Это хорошему моряку идет на пользу, как вы говорите, а такого моряка, как я, только окончательно портит. Я дважды выходил в море на том самом рыбацком боте, который меня тогда спас, и дважды мне было совсем скверно. Неловко писать о подробностях, но вы мне поверите, что зря я не стал бы писать. Больше всего в жизни мне хотелось бы плавать.
На днях думаю вернуться в Ленинград. В Мурманске останавливаться не хочу. Но если вы в это время будете стоять в порту, первым делом, конечно, приду повидать вас. Передайте, пожалуйста, мой горячий привет всем товарищам. Если будут спрашивать обо мне, объясните, что я, повидимому, заболел надолго. Ещё раз большое спасибо и Вам и товарищу Овчаренко.
Е. Слюсарев
Я написал это письмо в тот же вечер. С ночным пароходом оно ушло. Я долго не возвращался на кононовскую квартиру. Прямо с почты пошел бродить по берегу, сидел у губы, сидел, смотрел на воду и, не знаю, кажется, ни о чём не думал. Меня точно выпотрошили. Я только жалел, почему я не уехал нынче же с рейсовым пароходом, — следующий нужно было ждать пять суток.
А потом меня окликнули. Я обернулся и высоко на обрыве увидел девушку, которая махала мне рукой. Потом она куда-то пропала и, пока я искал её глазами, очутилась у меня за спиной.
— Здравствуйте. Я искала вас. Говорят, вы ещё больны? — сказала Лиза. — У вас совсем не плохой вид. С чего они взяли, что вы ещё больны?
Глава XXXIV
ДАЛЬШЕ ОТ МОРЯ
— Было очень ветрено. У нас перевернулась лодка, когда мы шли озером. Там, возле нашего лагеря, огромное озеро, — рассказывала она. — Два мешка муки, крупа, консервы, спички, половина запасов — всё на дно. — Она рассмеялась. Я, конечно, тоже рассмеялся. — Вот и пришлось опять тащиться в лавочку за полторы сотни километров.
Я никогда не думал, что здесь, в тундре, можно так загореть. Она была совсем коричневая. На лбу у самых корешков волос ещё шелушилась обожженная солнцем кожа. Лицо её в первую минуту казалось незнакомым, к нему нужно было привыкать снова. Узнать сначала морщинки в уголках губ, потом ноздри, прыгающие от смеха, глаза…
Она уже успела мне всё рассказать: где их лагерь, кто там живет, зачем она опять приехала в становище, — а я только теперь догадался взять её за обе руки, пробормотал что-то невразумительное, пожал и сразу же бросил.
— Не думал встретить вас, — сказал я. — Вот уже чего не думал, так не думал.
— А я думала. Я очень хотела вас увидеть. — Она перестала смотреть на меня. — Когда я уезжала, вы ведь были очень плохи. Но я не имела права задерживаться. Ну, а писать? — Она пожала плечами. — Там, где мы, нет почты.
Мы сидели рядом на камне. Прилив гнал воду к самым нашим ногам, водоросли, сухой тростник, принесенный с реки, уже плескались совсем близко.
— Вы тонули? — сказала она, глядя в сторону.
Я кивнул головой.
— Да. Но вам, вероятно, рассказывали об этом.
— Я сама видела, как вас принесли на носилках. Вам было очень нехорошо, когда я уезжала отсюда в мае.
Она точно совестилась того, что ей пришлось уехать, когда я лежал без сознания. Она то и дело заговаривала об этом. Чудачка, честное слово! Точно я мог на неё сердиться. Я подумал о другом, о том, как будет нехорошо, если она меня спросит, что я намереваюсь делать дальше, когда опять пойду в море. Придется что-нибудь соврать: рассказывать всё, как есть, мне не хотелось. Но я ещё ничего не успел придумать, как она спросила:
— А теперь вы куда?
— В Ленинград, — сказал я. — К сожалению, приходится в Ленинград. Я так ослабел после всей этой передряги, что сейчас не могу в плавание. Временно, разумеется…
— Да, пожалуй, вам следует отдохнуть. — Она как-то странно сказала это. О чём она думала? Я взглянул ей прямо в лицо, но ничего не понял.
— Когда же вы едете?
— Через пять дней, как придет пароход. А вы?
— Я? — Она опять рассмеялась. — Я же вам говорю: накуплю всякой всячины — и обратно в тундру.
Я подсчитал, что экспедиции заканчивают свою работу осенью. Нынче середина июня. Так. Стало быть, опять на три месяца. Если не считать моей болезни, я не видел её почти три месяца, — последний раз в Мурманске, в коридоре гостиницы…
— Я всё-таки очень рада видеть вас живым и здоровым, — сказала она вдруг и даже тронула меня за руку. — Честное слово, ужасно рада.
— Я ещё должен извиниться перед вами, Лиза, — сказал я. — Последний раз в Мурманске…
Она мне не дала договорить.
— Бросьте вы, мало ли чего не бывает. Кстати, должна вам сказать, — она искоса окинула меня глазами, — вы сильно изменились за это время. Худенький, конечно, после болезни, а между тем крепкий. Взрослее стали, что ли?
Взрослее я, конечно, не стал, потому что смутился и смолчал, как дурак. Однако характер у нее был далеко не простенький. Я это ещё раньше заметил. В школе она, наверное, была одной из тех беспокойных девчонок, которые на язык не хуже любого парня, сами всех задевают и дразнятся.
— Вы даже похорошели, честное слово, — сказала она.
— Да бросьте вы.
Что я мог ей ответить? Я же видел, как у неё ноздри вздрагивают от скрытого смеха. Конечно, это она сказала нарочно, чтобы только подразнить меня.
— Ну, не хотите — не надо. — Она поднялась и смахнула с юбки песок. — Надо идти.
— Куда?
— Как — куда? Старики ждут — уху есть. Я ж на свое место вернулась, в уголок за шкафом, а там, оказывается, вы.
Дорогой мы шли молча, я — на полшага позади неё. Вдруг она остановилась и пошла рядом.
— Я всё-таки хочу, чтобы вы подробно рассказали мне обо всем, что с вами произошло. Может быть, вам тяжело об этом вспоминать? Нет? Завтра тогда расскажете?
