Маркиза вышла из комнаты и медленными шагами возвратилась в замок.
Глава VIII
– Да, – сказал старик, грустно глядя ей вслед, – да, я знаю, что у вас, сударыня, сердце бронзовое, недоступное никакому страху, коме того, который создатель вложил в человеческое сердце, чтобы заменять иногда раскаяние. Но и этого довольно! Сегодня вы сознались, что недешево платите за свое доброе имя, вы покупаете его ценой вечных, беспрерывных мучений. Правда, маркиза д’Оре до того прославилась своей скромностью и порядочностью, что если бы истина явилась вдруг из-под земли или спустилась с неба, никто бы ей не поверил, ее сочли бы за клевету. Но что угодно провидению, то и будет, и все, что мы делаем в этом мире, давно написано в книге нашей судьбы.
– Хорошо сказано! – прозвучал чей-то голос, – свежий и звучный.
Ашар оглянулся: перед ним стоял молодой человек. Он подошел, видно, когда маркиза уходила, но беседа со стариком так на нее подействовала, что она не заметила гостя. Увидев, что хозяин дома остался один, Поль, – а это был он – приблизился и, как обычно, весело ответил на последние слова Ашара. Старик, удивленный этим неожиданным явлением, смотрел на него с таким видом, как будто хотел, чтобы он повторил свои слова.
– Я говорю, – продолжал Поль, – что в смирении, которое молится, гораздо больше величия, чем в философии, которая сомневается. Это правило наших квакеров, и для моего вечного блаженства было бы гораздо лучше, если бы я почаще вспоминал о нем, но увы!..
– Извините, – сказал старик, с удивлением поглядывая на молодого моряка, который спокойно стоял на пороге хижины. – Позвольте узнать, кто вы?
– Пока я дитя республики Платона, – по-прежнему весело ответил Поль. – Род человеческий мне брат, белый свет – отчизна, а своего у меня на земле только то место, которое я занимаю.
– Кого же вы ищете здесь? – спросил старик, невольно улыбаясь при виде веселого добродушия, сквозящего в лице неожиданного гостя.
– Мне необходимо найти, – ответил Поль, – в трех лье от Лорьяна, в пятистах шагах от замка Оре, домик, который дьявольски похож на этот, и в доме должен быть старик… чуть ли не вы.
– А как зовут этого старика?
– Ашаром.
– Да, это я.
– О, пусть будут благословенны ваши седые волосы! – сказал тихо Поль, и при этом нежность и уважение отразились на его лице. – Вот письмо, написанное моим отцом, и в нем сказано, что вы честный и благородный человек.
– Нет ли чего-нибудь еще в этом конверте? – вскричал старик и со сверкающими от радости глазами подошел к молодому капитану.
– Есть что-то, – ответил Поль, раскрывая конверт и вынимая оттуда венецианский цехин, переломленный пополам. – Какая-то золотая монета. Один кусок у меня, а другой должен быть у вас.
Ашар, не отрывая глаз от Поля, машинально протянул руку.
– Да, да, – произнес он, и при этом слезы выступили у него на глазах. – Да, это точно та самая монета!.. И притом такое удивительное сходство! – Он протянул руки к Полю. – Милый мой! О да, ты его сын!.. Боже мой, Боже мой! Я дожил, благодарю тебя!
– Что с вами? – спросил Поль, поддерживая старика, который весь дрожал от избытка чувств.
– Сынок, разве ты не понимаешь, что ты живой портрет своего отца? А я любил его так, что отдал бы за него свою жизнь и всю кровь до последней капли, и отдам теперь за тебя, если потребуешь!
– Спасибо тебе, мой старый друг, – ласково сказал Поль. – Можешь мне верить, цепь чувств не оборвалась между могилой отца и колыбелью сына. Кто бы ни был мой отец, если для того, чтобы походить на него, надо только иметь совесть без упрека, непоколебимое мужество, сердце, которое всегда помнит добро, – да, тогда я точно похож на моего отца, и душой еще больше, чем лицом!
– В нем все это было! – сказал старик, прижимая Поля к своей груди и со слезами глядя на него. – Да, у него были такая же гордость в голосе, такой же огонь в глазах, такое же благородство в сердце! Милый мой мальчик, почему же ты раньше не приходил? В жизни моей было столько мрачных часов, которые ты мог бы так скрасить!
– Почему? Потому что в этом письме сказано, чтобы я отыскал тебя, когда мне исполнится двадцать пять лет, а двадцать пять лет мне стукнуло недавно, с час тому назад.
Ашар печально опустил голову и некоторое время молчал, погрузившись в свои воспоминания.
– Двадцать пять лет, – прошептал он, – двадцать пять лет! Боже мой, а я еще все вижу, как ты родился здесь, как впервые открыл глаза вот в этой комнате. – И старик протянул руку к открытой двери.
Поль тоже задумался, потом огляделся вокруг.
– Здесь? Вот в этой комнате? – спросил он. – И я жил здесь до пяти лет, не правда ли?..
– Да! – вымолвил старик вполголоса, боясь помешать воспоминаниям.
Поль сидел, закрыв глаза руками, стараясь собрать воедино уплывавшие картины своего далекого детства.
– Постой, – глухо сказал он наконец, – я помню какую-то комнату, но мне все кажется, что я видел ее во сне. Если это та комната… Постой… Странно, как все оживает в памяти!
– Говори, сынок, говори! – попросил Ашар дрожащим голосом.
– Если это та комната, то направо от дверей… у стены… должна быть кровать… с зеленым покрывалом?
– Да.
– В головах висит распятие?
– Да. Напротив кровати шкаф, в котором были книги… между прочими – большая Библия с немецкими гравюрами?
– Вот она, – сказал старик, дотронувшись до лежащей на столе раскрытой книги.
– О да, это она, точно она! – вскричал Поль, прижавшись к ней лицом.
– Какой прекрасный сын вырос у графа Морне! – проговорил старик. – Какое это счастье!
– Потом, – сказал Поль, приподнимаясь, – мне кажется, в этой комнате есть окно, откуда видно море и на нем три острова.
– Да, Груа, Гадик и Бель-Иль.
– О, это точно оно! – вскричал Поль, бросаясь в другую комнату, но увидев, что Ашар идет за ним, он жестом остановил его:
– Нет, нет, я один… позвольте мне одному войти туда, мне нужно хоть немного побыть одному.
Поль вошел в комнату, затворил за собой дверь и остановился на минуту, растревоженный глубокими чувствами, которые возникают порой у людей при виде предметов или вещей, напоминающих о далеком и счастливом детстве. Комната была точно такой же, какой Поль ее помнил. Чтя память своего господина и друга, старик Ашар ничего не изменил в ней.
Чей-нибудь взгляд, конечно, удержал бы чувства Поля, но, оставшись один, он весь отдался им. Сложив руки на груди, молодой человек медленно подошел к костяному распятию, опустился на колени, как делал некогда утром и вечером, и стал вспоминать одну из своих детских простодушных молитв. Сколько же всего произошло в его жизни за эти двадцать лет! Как далеко прихотливый ветер, надувший паруса его корабля, занес юношу от страстей частных в пучину страстей политических! Беспечный молодой человек воображал, что он забыл свое прошлое, а оказалось, что он все помнит. И вот жизнь моряка, вольная, как океан, убаюкивавший его, должна присоединиться к узам, дотоле безвестным, и они, может быть, привяжут его к тому или другому месту, как корабль, который стоит на якоре и призывает ветер, и ветер его призывает, но он в цепях, недавний раб, он горько вспоминает о былой свободе, и трудно переносить ему свою неволю.
Поль долго был погружен в эти мысли, потом медленно встал, подошел к окошку и облокотился на него. Ночь была тихая и прекрасная, луна сияла на небе и серебрила верхушки волн. На синеватом горизонте виднелись три острова, как облака, что носятся над океаном. Он вспомнил, как часто стоял ребенком на этом же самом месте, смотрел на то же самое море, следил глазами за какой-нибудь лодкой с белым парусом, которая безмолвно скользила по его глади, словно крыло ночной птицы. Вдруг сердце его дрогнуло и он почувствовал тихие слезы, покатившиеся по щекам. В эту минуту кто-то взял его за руку, он обернулся – то был Ашар. Инстинктивно Поль попытался было скрыть свои чувства, но ему тут же стало стыдно, что он боится быть человеком, и, повернувшись, он посмотрел в глаза старику.
