Он возвратился к себе в каюту и принялся писать отчёт об экспедиции.
Через полчаса, громыхая по палубе каблуками, в каюту вошёл полицейский.
— Именем государя-императора вы, лейтенант Хвостов, подлежите аресту, как государственный преступник.
Хвостов поднялся, отложил незаконченный отчёт и молча одел фуражку.
…На целые месяцы где-то в глухих охотских застенках затерялся след двух отважных моряков. Босые, раздетые, голодные, они были заключены в отдельных одиночных камерах, куда имели право входить только начальник тюрьмы и его приятель Бухарин.
— А золотишко-то, голубчик, найдётся?.. — спрашивал Бухарин, останавливаясь у порога камеры и с опаской поглядывая на Хвостова. — И к чему тебе это богатство, арестант, когда свободы у тебя нет?
Хвостов с ненавистью смотрел в рыбьи глаза сановника.
— Разве ты патриот, иуда?.. Мы русские открытия отстояли, а ты нас в тюрьме гноишь!
Надеясь, что Резанов подтвердит своё предписание, лейтенант требовал запросить обо всем камергера.
— Это как же? — удивился Бухарин. — На тот свет прикажете писать? Господин камергер в дороге помер, давно уже в раю почивает и, может, вас туда зовёт…
Однако за стенами тюрьмы у Хвостова и Давыдова было немало верных друзей. Ночью открылись двери камер, матросы вручили своим командирам запас провизии, обувь, одежду и два ружья. Стража тюрьмы крепко спала. Ей было хорошо уплачено за этот сон.
В молчании друзья провожали Хвостова и Давыдова далеко за окраину городка. На взгорье, где чёрной стеной поднималась тайга, матросы в последний раз обняли своих командиров.
Свежий солёный ветер дул с моря, и тёмные кроны елей, как паруса, гудели над головами двух моряков…
Жадно дыша ветром свободы, Хвостов спросил негромко, почему-то с трудом выговаривая слова:
— Скажи мне, Гаврила Иваныч, по чести, как друг… Ты не жалеешь о том, что было?.. О наших походах в Аниву и на Итуруп?
Давыдов вздохнул легко и свободно.
— Ты спрашиваешь так, Николай Александрович, будто мы служили Резанову или Бухарину. Но ведь мы, Коля, служили родине, на её восточных форпостах. Нет, нам не о чем жалеть!
Руки их встретились и не разнялись. Поддерживая друг друга, упрямо взбираясь по крутой каменистой тропе, друзья поднимались на сопку, в холодный и хмурый рассвет…
Так после доблестной победы в океане, на самом краю родной земли, звериными тропами обходя города и заставы, возвращались они в Петербург. На Балтике опять полыхал огонь войны, и моряки спешили под флотские знамёна…
А из Охотска, обгоняя их в пути, сибирскими трактами, в Якутск, Иркутск, в столицу одна за другой летели депеши Бухарина:
«Задержать!.. Судить!.. Заковать в кандалы!..»
Долго ещё бесновался этот тупой сановник, угрожая:
— Я им создам славу!.. На всю Россию, на целые сто лет!..
Однако ничтожный самодур и в сроке ошибся. Имена командиров «Юноны» и «Авось» и сегодня не забыты на Курилах…
Советские воины, стоящие в дозоре у океана, труженики промыслов и строители, разведчики недр и охотники айнских селений помнят об отважных моряках, которые почти полтора столетия назад, защищая открытия своих отцов и дедов, штурмовали эти каменные вершины, чтобы навечно поднять над ними русский флаг.
