Ознакомительная версия.
Я с удивлением рассматривал их диковинные пульты, когда мы пили чай с Шовкатом в его кэпээсе и спрашивал:
– Слушай, так у вас тут кнопки одне и лампочки со стрелками какие-то! А морзянку-то вы бить умеете?
– А то! Как от зубов!
– Ну-ку набей мне что-нибудь, быстренько, пока я поледнюю печеньку доедать буду!
Шовкат брал в руки ручки и что-то там отбивал по солу.
– Что ты там бьёшь? Небось туфту какую? У нас, у трюмных, слух музыкальный! Нас на мякине такой не проведёшь!
– Неа. Набивал сейчас, что ты дурачок и не знаешь, что у меня ещё пачке печенья от тебя припрятана и даже набил где, но ты же этого не понял, маслопуп!
– Да я уже и наелся! А это что у вас?
И я срывал с пульта связи какую-то резиновую грушу, размером с кулак. Под ней оказался обыкновенный регулятор громкости.
– Зачем это здесь одето?
– Это сиська.
– Почему это сиська?
– Ну она такая же упругая и мягкая, потому что.
Я одел сиську обатно и покрутил пальцами.
– Слушай, а точно же!
Зачем она там у них одета я спрашивать не стал, но тут же захотел одеть такую же себе на Молибден.
Мичмана у них служили разные, был даже один смешной молдованин, ну и был у них мичман Прянкин. Родом он сам был из Евпатории и семья у него жила, почему-то, там, пока он служил здесь. Тогда мне казалось, что ему лет шестьдесят, но, на самом деле, сейчас понимаю, что было не больше сорока. Был он необычайно нудным, скучным и нудным. Я не зря написал это слово дважды, а чтоб вы понимали всю глубину, так сказать.
На подводной лодке в базе было несколько телефонов: и с обычными номеронаборниками, с которых можно было позвонить только в штаб дивизии, и с теми, с которых можно было звонить через коммутационные узлы связи с телефонистами, хоть в Америку, если ты, конечно, знал все их позывные и умел их уговаривать. Мичман Прянкин знал и всё время звонил себе домой в Евпаторию. Выглядело это так: вечером, после отработки вахты, он приходил в центральный со своей тетрадкой, садился у аппарата и начинал:
– Ромашка, это восемьсот шестой бортовой, дай мне Компас. Компас, это восемьсот шестой бортовой, ваш коллега, связист, дай мне Подсолнух, Подсолнух, это ваш коллега, связист с Севера, дай мне, пожалуйста Альбатроса, Альбатрос, это ваш коллега связист с Севера (заглядывал в тетрадку) Верочка, это ты? Дай мне Пирс, пожалуйста! Я быстро, Верочка!
И так в течении часа, примерно. Иногда кто-то из дежурных связистов, охуев от такой наглости, просто разрывал связь и тогда Прянкин начинал всё заново и тянуться это могло и два часа и три. Он рассказывал слезливые истории о том, как ему тяжело на Севере без семьи и детей, что вот чувствует он своим суровым военно-морским сердцем, что дома что-то не так, а он такой ценный специалист войск связи, что с корабл на берег его и вовсе не отпускают, а то, вдруг, война атомная начнётся, а никто без него и ракету-то запустить не сможет и он быстренбко только поговорит со своими и никто об этом не узнает и всё это в посдледний раз, а прошлые восемь раз были предпоследними, но этот – уж точно последний!
В итоге, последний связист на коммутаторе в Евпатории набирал ему городской номер и он пару минут говорил со своей женой, естественно, в присутствии дежурного по корабл, вахтенного трюмного и ещё парочки офицеров и мичманов. В чём было это удовольствие, я так и не понял, о чём однажды и спросил у него:
– Слушай, Иваныч, а в чём смысл-то?
– Ну как. Бесплатно же!
– Так две минуты – три копейки стоят с почты, но хоть в отдельной кабинке можно поговорить! Рассказать там жене, как ты её любишь и соскучился по её тёплой мягкой груди с розовыми сосками! А тут что?
– Ну хочешь я тебе сейчас в Белоруссию наберу позвонить?
– Ну вот уж нет! Не хватало тут в ваши мохнатые уши разговоры мои вливать! Да ты пока дозвонишья, я успею по сопкам сбегать в посёлок и обратно, если совсем уж прижмёт!
Ну и вот эту-то тетрадку он и забыл на столе, а командир её нашёл ночью. Вызвал я Прянкина, тот пришёл недовольный, что мол чего его разбудили посреди ночи, старого и больного. Это он командира не заметил сразу.
– Прянкин, ты охуел? – сразу взял быка за рога командир.
Прянкин включил дурака, что делал постоянно, чем бесил всех, даже сторонних наблюдателей.
– Не понимаю, таш командир, о чём вы.
– Это что такое? – и командир махал у огорчённого носа Прянкина его тетрадкой.
– Тетрадка.
– Да ладно! А я думал, что это хуй, который я тебе сейчас в жопу засовавыть буду! Прянкин. Я тебя просил не позорить мои седые яйца?
– Просили.
– Я тебе обещал, что взъебу, если ещё раз?
– Обещали.
– Я тебя говорил, что так не должы поступать военно-морские волки?
– Говорили.
– Ну и что мы будем делать с тобой сейчас, Прянкин?
– Отдайте мне тетрадочку, тащ командир, я больше так не буду!
– Нет, да ты охуел, чтоли? Эдуард, он охуел?
Я молчу, – вопрос же риторически, сразу понятно.
– Прянкин, иди отсюда и если ещё раз я узнаю, что ты занимаешься вот этим душевным онанизмом, то я лично разорву с тобой контракт на мелкие кусочки! Ты понял меня, Прянкин?
– Так точно, тащ командир! Тетрадочку отдадите, может?
Командир закатил глаза и демонстративно отвернулся. Прянкин ушёл, понурый, в девятнадцатый отсек, но через несколько секунд заглянул обратно:
– Тащ командир, так может тетрадочку-то отдадите, всё-таки?
У нас командир был спокойный, как скала, обычно. От него всегда веяло такой уверенностью и спокойствием, что можно было греться, как у печи. Но тут
– Ах тыж блядь такой! – заорал командир и бросил в Прянкина своей шапкой.
Шапка усвистела в девятнадцатый вслед за Прянкиным. Но ненадолго. Через минуту Прянкин вошёл в центральный.
– Тащ командир! Я Вам вашу шапку принёс! – торжественно объявил он, – может отдадите тетрадочку всё-таки.
И тут же отскочил к переборочному люку. Но командир уже успокоился. Он отряхнул с шапки пыль, аккуратно надел её на голову и повернулся ко мне.
– Товарищ дежурный по кораблю! – скомандовал он торжественным голосом.
– Я! – я тоже вкочил конечно, волнуясь за то, ровно ли на мне сидит шапка и вообще, достаточно ли я торжественно выгляжу в такой торжественный момент.
– Приказываю Вам расстрелять мичмана Прянкина на порожение из вверенного Вам табельного оружия немедленно!
– Есть, тащ командир! – и я полез в кобуру за пистолетом.
От того момента, как Прянкин стоял передо мной, до того, как хлопнула дверь в КПС прошло меньше половины секунды (я даже сто восемьдесят пять в уме произнести не успел).
– Чо, тащ командир, бежать за ним?
– Да он уж в Евпаторию телепортировался, небось. Коллега – связист, блядь! А тебе – хуй, а не Евпатория! Продолжай гнить дальше со своим командиром на Северах!
Ознакомительная версия.
