— Я Лисаневич, обер–полицмейстер. Узнаете ли вы меня?
— Ах, это вы! Я очень болен, что вам нужно?
— Вот вам приказ от императора.
Посол графа Палена предупредительно развернул бумагу.
— Господи, да что же я сделал?! — воскликнул больной.
— Я ничего не знаю, — произнес Лисаневич, — кроме того, что я должен выслать вас из Петербурга.
— Но вы видите, любезный друг, в каком я положении.
— Этому горю помочь не могу: я должен повиноваться. Я оставлю у вас в доме полицейского, чтобы засвидетельствовать ваш отъезд, а сам немедленно отправлюсь к графу Палену и расскажу о вашей болезни. Вам же советую отправить к нему сына.
Лицо Саблукова–старшего из багрового стало белым. Сын обрадовался, он опасался, что с отцом может приключиться апоплексический удар.
Жена Александра Александровича велела приготовить к отъезду карету, так как знала, что император неумолим в своих капризах. Было решено перевезти больного на дачу в нескольких верстах от столицы.
Саблуков–младший тут же поскакал к графу Палену. Петр Алексеевич был очень привязан к семейству Саблуковых, и у полковника была надежда, что он поможет опальному.
— Вот так история! — встретил Пален полковника. — Хотите стакан лафита?
— Мне лафита не нужно, оставьте моего отца на месте. Он болен.
— Это невозможно. — Петр Алексеевич задымил трубкой. — Скажите вашему батюшке, он знает, как я его люблю, но сделать ничего не могу. Если нам и суждено убраться к черту, то пока его очередь. Пусть он во что бы то ни стало выедет из города, а затем мы посмотрим, что можно сделать… Но за что его выслали?
— Ни я, ни мой отец об этом понятия не имеем.
Полковник Саблуков, пожав руку Палену, уехал.
Вернувшись домой, он увидел, что все готово к отъезду отца. Постель была устроена в карете. Больной лежал в меховой одежде. Через три часа после получения приказа Саблуков–старший проезжал городскую заставу. Полицейский, все время находившийся в доме Саблуковых, доложил об отъезде Александра Александровича графу Палену.
Вина Саблукова заключалась в том, что он доложил императору о невозможности выполнения его приказа окрашивать все сукна на военные мундиры в совершенно одинаковый цвет. Точнее, он только сообщил мнение фабрикантов.
Темно–зеленая краска приготовлялась из особых минеральных веществ, которые быстро оседали на дне котлов, а поэтому трудно было приготовить сразу большое количество сукна одинакового оттенка.
Саблуков написал императору письмо с выражением отчаяния и просьбой о помиловании. Некоторые вельможи вступились за президента мануфактур–коллегии и доказали его полную невиновность.
Саблуков был возвращен в Петербург и восстановлен в должности. Был он человеком в Петербурге известным и уважаемым, и многие порицали императора.
…Время шло своим чередом. После обнародования императорского манифеста испанский поверенный в делах выехал из России. Уехал в Италию граф Чарторыйский.
Царский любимец граф Аракчеев в эти тревожные дни был особенно деятелен. Он неистовствовал на строевых учениях, вырывал у рядовых усы, плевал в лицо, бил нещадно. Офицерам грубил и награждал их пощечинами.
От ретивого гатчинца русское воинство избавилось по счастливому случаю. Произошло это так.
В артиллерийском арсенале хранилась старинная колесница для артиллерийского штандарта, обитая бархатом с золотыми кистями и галуном.
Забравшийся через решетку солдат обрезал кисти и галун и унес их. Стоявший при арсенале караул не заметил кражи.
Граф Аракчеев, инспектор всей артиллерии, должен был немедленно донести императору об этом событии. Однако он находился в большом затруднении. Дело в том, что родной его брат, генерал–майор Андрей Аракчеев, командовал батальоном, от которого стоял караул при арсенале во время кражи. Не придумав ничего более удобного, граф Аракчеев донес государю, что во время кражи караул был от генерал–майора Вильде. Император повелел немедленно отставить Вильде от службы. Однако невинно пострадавший Вильде обратился к помощи графа Кутайсова, который и открыл императору истину.
В тот же день ничего не подозревающий Аракчеев прибыл во дворец.
Увидев его, император приказал адъютанту:
— Передайте Аракчееву, пусть едет домой.
Так произошла последняя опала графа Аракчеева, несомненно сыгравшая в жизни императора Павла трагическую роль. 1 октября 1799 года последовал высочайший приказ об отставке инспектора артиллерии.
А ведь совсем недавно барон Аракчеев был пожалован в графское достоинство, новый герб Аракчеева украсился девизом, собственноручно написанным императором: «Без лести предан».
* * *
Девятого ноября 1799 года Наполеон Бонапарт, возвратившись из Египта, захватил власть в свои руки и стал единодержавным властителем Франции.
Раздраженный поведением союзников–австрийцев, оставивших Суворова на произвол судьбы в Швейцарии, и англичан, покинувших русский корпус в Голландии, император Павел отозвал свои войска в Россию. Павел был оскорблен в своих лучших чувствах. Он действительно хотел наказать Францию за революцию и бескорыстно возвратить троны их бывшим владельцам. Но Австрия и Англия заботились только о себе.
Воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, Наполеон сделал попытку сблизиться с русским императором.
Стоявший во главе иностранной коллегии граф Ростопчин стал понемногу склонять Павла Петровича к союзу с первым консулом Франции.
— Я ничего гнуснее правил аглицкого министерства не знаю, — говорил он государю, — а у людей вошло в привычку повторять: «Честен, как агличанин». Сие забыть надо. Ваше величество, агличане хотят сделать вас орудием своей губительной политики, умоляю, не верьте им.
Русская столица наполнилась всевозможными слухами. Иностранные дипломаты заволновались. Павел снизошел к просьбе датского посла Розенкранца, в Зимнем дворце состоялась беседа.
— Ваше величество, — спросил посол, — чем вызван поворот в вашей политике?
— Моя политика остается неизменной, — ответил император, — она связана со справедливостью. Долгое время я полагал, что справедливость находится на стороне противников Франции, правительство которой угрожало всем державам… — Павел строго посмотрел на посла. — Теперь во Франции в скором времени возродится король, если не по имени, то, по крайней мере, по существу, что изменяет положение дел. Я понял, что справедливость не на стороне австрийцев.
— Что вы можете сказать, ваше величество, относительно Англии?
