Чарльз Портис - Железная хватка

                  Дорогие читатели!

У этой книги довольно непростая судьба, о чем вы узнаете из послесловия американской писательницы Донны Тартт. У названия этой книги — судьба не менее сложная. В основ­ном — благодаря опять же непростым отношениям романа со своими экранными версиями.

Первая экранизация книги (1969, режиссер Генри Хэтауэй) по-русски именовалась либо «Истинной доблестью», либо «Настоящим мужеством». Вторая экранизация (2010, ре­жиссеры Итан и Джоэл Коэны) будет именоваться «Железной хваткой». Есть у фильмов такое свойство — они мoгyт называться как угодно. Ни логика, ни здравый смысл главных ролей в прокате не получают. При этом мы понимаем, что оригинальное название романа и его экранизаций изменений не претерпело — оно всегда оставалось простьм и ясным:«Тruе Grit».

При работе над текстом книга у вашего переводчика тоже было некоторое количество версий. Среди них: «Твердость характера», «Крепость духа», «Стопроцентная выдержка», «Подлинная стойкость» и даже «Стиснув зубы». Все это с разной степенью точности отражает многозначность первона­чальных восьми букв с пробелом, но в конце мы с редактором перевода этой книги Еленой Микериной остановились на ва­рианте «Верная закалка». И мы бы, видимо, предпочли, чтобы по-русски эта прекрасная книга называлась именно так. По­чему не иначе? Мы надеемся, это станет ясно, когда вы про­чтете роман.

Если это название вас чем-то не устраивает, мы предлага­ем вам выбрать любое другое. Какое вам больше нравится. Ну, или придумать свое.

                                                 Ваш переводчик

Кое-кто не шибко пове­рит, что в четырнадцать лет девочка уйдет из дому и посреди зимы отправится мстить за отца, но бы­ло время — такое случалось, хотя не скажу, что каждый день. А мне исполнилось четырнадцать, когда трус, известный под именем Том Чейни, за­стрелил моего отца в Форт-Смите, Арканзас, — от­нял у него и жизнь, и лошадь, и 150 долларов на­личными, да еще два куска золота из Калифорнии, что отец носил в поясе брюк.

Вот как было дело. У нас имелся чистый титул[1] на 480 акров хорошей пойменной земли на южном берегу реки Арканзас недалеко от Дарданеллы в ок­руге Йелл. Том Чейни арендовал у нас участок, но работал по найму, не за паи. Однажды заявился го­лодный, верхом на серой кобыле под грязной попо­ной, а вместо узды — веревочный недоуздок. Папа его пожалел, дал ему работу и где жить. Из сарая для хлопка сделали хижину. Крыша там была крепкая.

Том Чейни говорил, что он из Луизианы. Сам-то недомерок, а лицо злое. Но про лицо я потом еще скажу. С собой носил винтовку Генри[2]. Жил бобылем, а лет ему было двадцать пять.

В ноябре, как продали остатки хлопка, папе взбрело в голову поехать в Форт-Смит, мустангов прикупить. Слыхал, там есть торговец — полковник Стоунхилл зовут, — так он у техасских гуртовщиков купил солидный табун укрючных лошадок, которых гнали в Канзас, и теперь не знает, куда их девать. Избавляется от них за бесценок, чтоб только зиму не кормить. А в Арканзасе техасских мустангов не очень жаловали. Низкорослые, норовистые. Едят од­ну траву, а весу в них не больше восьмисот фунтов.

У папы мысль была: их для оленьей охоты мож­но хорошо приспособить — выносливые, мелкие, от собак в кустарнике не будут отставать. Думал, купит несколько и, если дело пойдет, начнет их разводить и продавать для такой нужды. Папа вечно что-ни­будь затевал. По-любому вложение для начала не­большое, а у нас пятак озимых овсов пустовал, да и сена полно, чтобы лошадки до весны не голодали, а потом на северном выгуле можно пасти — клевер там зеленый да сочный, в штате Одинокой звезды[3] они такого отродясь не видали. Да и лущеная куку­руза, как я помню, и до пятнадцати центов за бушель не доходила.

Папа хотел, чтобы Том Чейни остался за до­мом приглядывать, пока его нет. А Чейни раз­орался, что и он хочет поехать, и долго ли, корот­ко ли, но папа ему по доброте своей сердечной уступил. Папе лишь одно и можно в вину поста­вить — что слишком покладистый. А люди этим пользуются. Во мне коварство не от него. Мягче и достойнее Фрэнка Росса не сыскать было челове­ка. Учился в обычной школе, по вере своей был камберлендский пресвитерианин [4], масон. Рьяно бился у таверны «Лосиные рога»[5] но в «сва­ре» той его не ранили, что б там Люсиль Биггерз Лэндфорд ни заявляла в «Минувшем округа Йелл». Мне кажется, уж я-то могу судить, где правда, а где нет. Ранило его в ужасной битве при Чикамоге[6], что в Теннесси, а по дороге домой он чуть не умер через нехватку должного ухода.

Прежде чем ехать в Форт-Смит, папа договорил­ся, что один темнокожий - по имени Ярнелл Пойдекстер — станет кормить скот и за нами с мамой каждый день приглядывать. Ярнелл с семейством своим жил под нами, они землю у банка арендовали. Родился у свободных родителей в Иллинойсе, но один человек — Бладуорт его звали — Ярнелла вы­крал в Миссури, а до войны еще привез в Арканзас. Ярнелл был добрый малый, прилежный, расчетли­вый, он потом хорошо маляром устроился в Мем­фисе, Теннесси. Мы с ним каждое Рождество друг другу писали, пока он не сгорел от испанки, когда в 18-м была эпидемия[7]. Я и до сего дня ни единого человека не встречала с таким именем — Ярнелл, — ни черного, ни белого. И на похороны его ездила, и в Мемфисе братца моего, Фрэнка-меньшого, и его семью заодно навестила.

В Форт-Смит папа решил ехать не пароходом, не поездом, а верхом, и мустангов обратно вести в поводу. Так не только дешевле выходило, но и при­ятнее — верхом можно хорошенько промяться. Как никому другому, папе нравилось погарцевать в сед­ле. Сама-то я к лошадкам ровно дышу, хотя по молодости наверняка меня считали недурной на­ездницей. А животных никогда не боялась. Помню, как-то на спор проскакала прям сквозь сливовую чащу на козле, а он злой был до ужаса.

От нас до Форт-Смита миль семьдесят было по прямой, ехать мимо красивой горы Нево, где у нас был летний домик, чтобы маму комары не мучили, а еще мимо Склада — высочайшей в Арканзасе горы[8], — да только, по мне, так до Форт-Смита и семьсот миль могло оказаться. Туда ходили парохо­ды, кое-кто хлопком торговал там — вот и все, что я про него знала. Мы-то свой продавали в Литл-Рок, и вот там я парочку раз бывала.

Папа от нас уехал на своей подседельной лоша­ди — крупной гнедой кобыле, Джуди ее звали, на лбу звездочка. Еды с собой взял, перемену одежи свернул в скатку с одеялом и в дождевик замотал. А скатку к седлу привесил. На поясе пистолет - большой та­кой, длинный, драгунский, капсюльный и круглыми пулями стрелял, такие уже тогда устарели[9]. Пистолет с ним всю  войну прошел. Красивый был папа — я до сих пор хорошо помню, как он сидел верхом на Джу­ди в коричневом пыльнике[10], в черной своей воскрес­ной шляпе, и над обоими — человеком и животи­ной — пар клубился в то морозное утро. Совсем как доблестный рыцарь в старину. Том Чейни поехал на своей серой, которой бы лучше распашник тянуть, чем ездока возить. Пистолета у него не было, но за спину он закинул ружьё на веревке. Вот вам паразит какой. Ведь мог бы от старой сбруи отрезать себе ремешок. Но нет, к чему стараться.