ОБЩЕСТВО НА СТАНИСЛАВЕ[31]
С Горы Столовой я, зовут
меня Правдивый Яков;
Всегда я правду говорю, —
вам это скажет всякий.
Я попросту вам расскажу
о диспуте-расправе
В ученом горном обществе
у нас на Станиславе.
Скажу сначала, что нельзя
нам кулаком своим
Для подтвержденья наших слов
«вправлять мозги» другим.
В ученом обществе нельзя
всех спорящих коллег
Полосовать до синяков
и превращать в калек.
Собранья наши чинно шли
шесть месяцев вначале,
Все мирно разговор вели
и в спорах не кричали,
Покуда Браун не пришел
с какими-то костями, —
Близ дома Джонса он нашел
их у забоя в яме.
Доклад нам Браун прочитал
и, кости те измеря,
Из них составил напоказ
неведомого зверя,
Но Джонс тут слова попросил
и закричал со стула,
Что это кости от его
издохнувшего мула.
На это Браун возразил
с улыбкою умильной,
Что очень жаль, коль он разрыл
у Джонса склеп фамильный.
В ответах очень ядовит
невозмутимый Браун,
И знатоком себя он мнит
всех допотопных фаун.
Ученому нехорошо,
взяв для доклада слово,
Публично называть ослом
ученого другого.
Но и тому нехорошо,
кого ослом назвали,
Швырять обломками скалы
в кого попало в зале.
Тут настоятель Эбнер встал —
к порядку дня с поправкой,
Но получил удар в живот
куском породы плавкой.
Он растянулся на полу,
свернувшись, без движений,
И дела не было ему
до всех дальнейших прений.
Затем не только кулаки,
но с руганью сверх меры
Пошли в ход даже костяки
палеозойской эры;
Попал и Томпсон в кутерьму,
и кто-то в общей буче
Вдруг череп мамонта ему
с размаху нахлобучил.
Изложенное мной могу
я подтвердить присягой;
Правдивый Яков я с Горы
Столовой — скажет всякий.
Я попросту вам сообщил
о диспуте-расправе
В ученом горном обществе
у нас на Станиславе.
Средь холмов от моря близко — крепость странная на вид,
Здесь обитель францисканцев память о былом хранит.
Их патрон отцом вдруг крестным городу чужому стал,
Ангел ликом здесь чудесным с ветвью золотой сиял.
Древние гербы, трофеи безвозвратно сметены,
Флаг чужой парит здесь, рея над камнями старины.
Бреши и рубцы осады, на стенах их много тут,
Только на мгновенье взгляды любопытных привлекут.
Нить чудесно-золотую лишь любовь вплести могла
В ткань суровую, простую, — та любовь не умерла.
Лишь любовь та неизменно оживляет и сейчас
Эти сумрачные стены, — слушайте о ней рассказ.
Здесь когда-то граф Резанов, русского царя посол,
Возле амбразур у пушек важную беседу вел.
О политике с властями завязал он разговор,
Обсуждая вместе с ними о Союзе договор.
Там с испанским комендантом дочь красавица была,
Граф с ней говорил приватно про сердечные дела.
Обсудили все условья, пункт за пунктом, все подряд,
И закончилось Любовью то, что начал Дипломат.
Мирный договор удачный граф с властями завершил,
Как и свой любовный брачный, и на север поспешил.
Обрученные простились на рассвете у скалы,
В путь чрез океан пустились смело Русские Орлы.
Возле амбразур у пушек ожидали, вдаль смотря,
Что жених-посол вернется к ним с ответом от царя.
День за днем дул с моря ветер в амбразуры, в щели скал,
День за днем пустынно-светел Тихий океан сверкал.
Шли недели, и белела дюн песчаных полоса,
Шли недели, и темнела даль, одетая в леса.
Но дожди вдруг ветер свежий с юго-запада принес,
Зацвело все побережье, отгремели громы гроз.
Изменяется погода, летом — сушь, дожди — весной.
Расцветает все полгода, а полгода — пыль да зной.
Только не приходят вести, писем из чужой земли
Коменданту и невесте не привозят корабли.
Иногда она в печали слышала безгласный зов.
«Он придёт», — цветы шептали, «Никогда», — неслось с холмов.
Как живой он к ней являлся в плеске тихом волн морских.
Если ж океан вздымался — исчезал ее жених.
И она за ним стремилась, и бледнела смуглость щек,
Меж ресниц слеза таилась, а в глазах — немой упрек.
И дрожали с укоризной губы, лепестков нежней,
И морщинкою капризной хмурился излом бровей.
Подле пушек в амбразурах комендант, суров и строг,
Мудростью пословиц старых дочку утешал, как мог.
Много их еще от предков он хранил в душе своей,
Камни самоцветов редких нес поток его речей:
«Всадника ждать на стоянке, — надо терпеливым быть»,
«Обессилевшей служанке трудно будет масло сбить»,
«Тот, кто мед себе сбирает, мух немало привлечёт»,
«Мельника лишь время смелет», «Видит в темноте и крот»,
«Сын алькальда[32] не боится наказанья и суда»,
Ведь у графа есть причины, объяснит он сам тогда.
И пословицами густо пересыпанная речь,
Изменив тон, начинала по-кастильски плавно течь.
Снова «Конча», «Кончитита» и «Кончита» без конца
Стали звучно повторяться в речи ласковой отца.
Так с пословицами, с лаской, в ожиданье и тоске,
Вспыхнув, теплилась надежда и мерцала вдалеке.
Ежегодно кавалькады появлялись с гор вдали,
Пастухам они веселье, радость девушкам несли.
Наступали дни пирушек, сельских праздничных потех, —
Бой быков, стрельба и скачки, шумный карнавал для всех.
Тщетно дочке коменданта до полуночи с утра
Распевали серенады под гитару тенора.
Тщетно удальцы на скачках ею брошенный платок,
С седел наклонясь, хватали у мустангов из-под ног.
Тщетно праздничной отрадой яркие плащи цвели,
Исчезая с кавалькадой в пыльном облачке вдали.
Барабан, шаг часового слышен с крепостной стены,
Комендант и дочка снова одиноко жить должны.
Нерушим круг ежедневный мелких дел, трудов, забот,
Праздник с музыкой напевной только раз в году цветет.
