— Твоя комната — первая налево от лестницы, Дэнни. А теперь не мешайся под ногами, у меня еще много дел!
Я мигом взлетел наверх и огляделся. Большая спальня родителей была сразу напротив лестницы, справа — комната Мириам, слева — моя. Открыл дверь и осторожно вошел.
Она была небольшой, но очень уютной, моя комната. Буквально в нескольких метрах от окна виднелся соседний дом, точно такой же, как наш. Прижав нос к стеклу, я заглянул в комнату соседнего коттеджа. Она была такой же, как моя, но не моя, и поэтому ничего интересного не представляла, я пошел вдоль своих стен, потом растянулся на полу посередине и прошептал:
— Я люблю тебя, мой дом! Ты самый красивый дом в мире!
— Чего это ты разлегся на полу, Дэнни?
Я сконфуженно поднялся на ноги и оглянулся на дверь. Пришла Мириам. Голова ее, как у мамы, была повязана шарфом. Она подозрительно сощурила глаза, стараясь угадать, чем это я тут в одиночестве занимался.
— Мама велела тебе спуститься вниз, — важно проговорила она, — сейчас будут заносить мебель.
Я послушно пошел за ней. Новизна дома меркла на глазах: повсюду были следы заносивших мебель грузчиков, а в углу скособочился скатанный в рулон ковер, дожидающийся своей очереди.
— Ма, тебе чем-нибудь помочь? — спросил я.
Мама улыбнулась и ласково взъерошила мои волосы:
— Нет, светлячок, пока твоя помощь не требуется. Ты можешь пойти погулять. Если понадобишься, я тебя позову.
Я улыбнулся — мне нравилось, когда она называла меня так, хотя Мими это всегда выводило из себя: ведь я единственный в семье был белокур. У всех остальных волосы были темные, и отец часто смеялся над мамой из-за этого. Мама почему-то злилась.
Я скорчил Мими рожу и выбежал на улицу. Весь двор был заставлен мебелью. День был жаркий, и негр-грузчик скинул свою клетчатую, пропитанную потом рубашку. Под его блестящей черной кожей перекатывались бугры мышц. Я вышел со двора и побрел по кварталу, в котором мне предстояло жить. В отличие от нашего прежнего района с тесно прижавшимися друг к другу уродливыми домами, здесь было просторно.
Дойдя до угла, я вдруг услышал испуганный лай и визг собаки. Оглянулся вокруг, но никого не заметил: виднелись только строящиеся дома.
Какой-то шутник из муниципалитета высокопарно назвал наш район Гайд-парком, хотя никаким парком тут и не пахло. Это была восточная окраина Бруклина, дальше шли пустые поля. Испуганный лай собаки слышался все ближе, но все еще нельзя было понять, откуда он доносится. В конце концов я определил, что лай доносится со дна глубокого котлована, на краю которого стояли два мальчика и глядели вниз. Должно быть, собака свалилась в эту яму. Я подошел к ребятам и опасливо заглянул в карьер: там, на дне, бегала маленькая коричневая собачонка с длинными ушами и коротким хвостом. Она отчаянно пыталась выбраться, но каждый раз с визгом срывалась вниз, не добравшись даже до середины стены. Опрокинувшись в очередной раз на спину, она поднялась на свои коротенькие лапки и тоненько затявкала, глядя на нас умными черными глазами.
Стоявшие рядом ребята захохотали, я с удивлением посмотрел на них.
— Это ваша собака?
Оба мальчика разом повернулись ко мне и принялись молча рассматривать. Были они удивительно похожи друг на друга, только один чуть поменьше. Я повторил свой вопрос.
— А твое какое дело? — процедил недружелюбно старший.
— Я просто так спросил, — примирительно ответил я.
— А я спрашиваю, какое твое дело? И вообще, откуда ты такой взялся? — старший шагнул ко мне, резко приблизил свое лицо вплотную к моему. Я мужественно выдержал его взгляд.
— Так откуда же ты? Раньше тебя здесь не было видно.
— Мы с Ист-Сайда… мы только что переехали, в новые дома…
— Как тебя звать? — его лицо оставалось по-прежнему хмурым.
— Дэнни Фишер. А тебя?
— Пол. А это мой брат Эдди.
Мы снова повернулись к яме и некоторое время наблюдали за барахтаньем бедного пса.
Когда тот в очередной раз свалился на дно, Пол сказал:
— Вот потеха! Безмозглый дурак никогда оттуда не выберется.
— Не вижу в этом ничего смешного, — заметил я. — Надо ему помочь.
— С какой стати? Так ему и надо, не будет лезть куда не положено. Сам свалился, сам пусть и выбирается.
Я промолчал, так как спорить с ним было опасно. Кто-то засопел за моей спиной, это был Эдди. Он был меньше меня, и я улыбнулся ему. Он тоже улыбнулся.
Пол обошел меня и встал рядом с братом. На его лице была написана явная угроза, улыбка мигом слетела с лица Эдди.
— А в какую школу ты будешь ходить? — спросил Пол.
— Еще не знаю. Наверное, в ту, которая около Утики по авеню Д.
— В какой класс?
— Четвертый «А».
— Восемь, — гордо ответил я. — Сегодня мой день рождения. Поэтому мы переехали. Отец купил мне дом в подарок.
Пол презрительно хмыкнул, мое сообщение не произвело на него никакого впечатления.
Я добавил:
— Меня из второго класса перевели сразу в четвертый.
Глаза Пола стали еще более холодными.
— Ты будешь ходить в Святое Сердце? — спросил он.
— Что это?
— Церковь Святого Сердца, — пояснил он.
— Нет, — покачал я головой.
— Тогда, может быть, в церковь Святого Креста, около кладбища? — настаивал он.
— Нет, — пробормотал я, хотя мне уже совсем не хотелось отвечать на его вопросы.
С минуту он молчал, что-то напряженно обдумывая. Потом спросил:
— Что же получается, ты не веришь в Бога?
— Верю, — ответил я. — Но в церковь не хожу.
— Но если ты не ходишь в церковь, значит, не веришь в Бога!
— Нет, верю! — воскликнул я, чувствуя, как глаза у меня наполняются слезами. — Я еврей, я хожу в синагогу!
Братья переглянулись с пониманием. Теперь их лица вовсе превратились в злобно-презрительные маски.
Пол придвинулся ко мне, я попятился. Он стоял вплотную и с ненавистью, какой мне не приходилось видеть, спрашивал:
— А зачем, зачем вы убили Христа?
— Я его не убивал, — пролепетал я. — Я даже его никогда не видел.
— Нет, убивал, убивал! — пропищал сбоку Эдди. — Нам отец рассказывал. Он говорит, что евреи убили его и прибили гвоздями к кресту. Он еще сказал, что жиды захватят все дома в округе.
— Может быть, какие-нибудь евреи и убили его, — попытался я помириться с ними, — но ведь не я?! И вообще, мама мне говорила, что Иисус был царем евреев.
— Все равно, вы распяли его, — упрямо повторил Пол.
Не зная, что возразить ему, я попытался снова вернуть их к собаке:
— Давайте достанем ее из ямы!
Братья в ответ мрачно промолчали. Ничего сейчас не хотелось мне — только убежать от них. Неожиданно лицо Пола расплылось в презрительной ухмылке. Он отступил на шаг назад и спросил:
— Ты хочешь вытащить ее?
— Д-да, — тихо прошептал я, размазывая слезы.
— Ну хорошо, еврейский выродок, иди, доставай собаку! — Он прыгнул ко мне и обеими руками толкнул в грудь.
Я рухнул в яму, несколько раз перевернулся через голову и растянулся на дне. Видимо, от испуга я на мгновение потерял сознание, потому что пришел в себя только тогда, когда рыжий щенок принялся вылизывать мое лицо. Я открыл глаза, щенок усердно закрутил хвостом. Надо было вставать. Мне было очень стыдно, что я расплакался, как последняя девчонка. Надо мной виднелись рожи Пола и Эдди.
— Вонючие подонки! — выкрикнул я самое страшное ругательство, которое знал. — Я с вами еще посчитаюсь!
Сверху посыпались камни и песок, я подхватил на руки щенка и отбежал на другой край ямы. Наверху рассмеялись:
— Помогай, помогай ему, еврейский сукин сын!
Они еще долго гоняли нас с одного края ямы на другой, потом это им надоело, и они ушли.
Обессиленный, я уселся на землю и прижал к себе щенка:
— Ничего, маленький, сейчас мы с тобой выберемся отсюда.
Подождал немного, убедился, что наверху все тихо, и начал карабкаться по отвесной стене. Но оказалось, что, держа собаку на руках, мне высоко не подняться. Но когда я полез один, щенок так жалобно заскулил внизу, что я не выдержал и вернулся. Не мог, не мог я теперь бросить своего друга.
