— Ким, еще кто-нибудь шел по его следу?
— Нет, сэр, не было никого. Я бы знал, уж можешь мне поверить. Он меня как-то вычислил и на время словно провалился сквозь землю. До сих пор не знаю, что он сделал и как. Но понимаешь, маршал, мужик ты неплохой, и мне не хотелось бы, чтобы ты напоролся на Телля Сэкетта. Хотя говорят, люди они такие, что договориться можно, и законы соблюдают. Когда они есть, эти законы.
— Законами здесь занимаюсь я, Ким. И прослежу, чтобы они исполнялись.
— Ладно, теперь ты в курсе.
— Был ли этот человек Джо Сэкетт, или еще кто, он вез деньги. Много денег. Ты их видел, хоть сколько?
— Ясное дело. Он везде платил, куда ни придет. Но ты же знаешь, маршал, я в жизни ни цента не украл. Моя беда в том, что мне нравятся лошади, которые лучше тех, что я могу купить. Лошадей я ворую, ясное дело. Но денег ни у кого не брал. И ни одной коровы ни у кого не угнал. Ну, разве возьмешь одну на пастбище — на еду.
Борден Чантри разглядывал стоящего перед ним молодого человека. О Киме Баке он был наслышан. Он хорошо стрелял, достаточно хорошо, чтобы никого не бояться, пусть даже от Сэкеттов старается держаться в стороне — и не без оснований. Хорошо работал — когда ему было угодно работать, — хорошо умел читать следы и отличался редким искусством в выездке лошадей.
Чантри действовало на нервы, что такой человек пойдет в тюрьму. А он туда пойдет, ни малейшего сомнения в этом нет. Еще счастливо отделается. Кража лошадей в стране, где жизнь человека вполне могла оказаться в зависимости от его коня, расценивалась, как тяжелое преступление. Лишившись лошади, ее хозяин часто бывал обречен на смерть среди необъятных просторов и бесчисленных врагов.
— Как ты думаешь, зачем Сэкетту вздумалось сюда ехать?
Бака покачал головой.
— Знаю только, чего ему здесь было не надо. Скота ему не надо было, например. Проехал мимо нескольких хороших стад. Ушли бы быстро и за наличные. Но времени он без толку не расходовал, надо сказать. Ехал, не останавливался, не то чтобы спешил, как на пожар, но и не болтался попусту. Одно вот только. Как приехал в город, нигде не волынил, прямо пошел к Мэри Энн Хейли.
— Знаешь ее?
— Не, у меня девушка есть. Ну, знаком, как со всяким… здороваюсь на улице. Было еще как-то…
— Чего было?
— Ну, я тогда подросток еще был, лет семнадцать, может… но считал себя таким ухарем — что ты! Может, и был не из слабаков… во всяком случае, ходил тогда туда один здоровенный рудокоп… когда работал, он был рудокоп… и попробовал на Мэри Энн нажать. Денег хотел. Давай, говорит, или разнесу я твою халупу и больше тебе тут не работать. Одна из ее девушек — я ее знал, когда она еще фермерской дочкой была — она мне об этом рассказала.
— И что же дальше?
— Я его отвел малость в сторонку и, как Сэкетты ни скажут, почитал ему из Библии. Только вот мне было семнадцать, и он меня всерьез не принял. Поначалу то есть. Пришлось малость вправить ему мозги и наставить на верный путь. В сторону Калифорнии.
— И он уехал?
— Когда я последний раз его видел, он задерживаться не собирался. У него зрение слегка испортилось, но двигал он в правильную сторону.
— Значит, Сэкетт пошел к Мэри Энн.
— К дому подошел, во всяком случае, и они его впустили. Долго не пробыл — в первый раз. Но думаю, он их знал. Или самое Мэри Энн, или кого-то там еще, потому что я заглянул в окно, а он там сидит и пьет с ними кофе.
Следующее дело, выходит — это зайти к Мэри Энн Хейли. Чантри поднялся.
— Придави малость подушку, Бака. Чего еще вспомнишь — все равно чего — буду рад послушать.
Поколебался немного.
— Знаешь, Бака, полицейским ведь меня поставили за неимением лучшего. Для этой работы я плоховато устроен. Но, как бы ты ни считал, в этих краях будет установлен правопорядок. Этот Сэкетт, его не на поединке убили. А умышленно. Подстерегли. Или, может, убил человек, с которым он вместе сидел. Выстрелом в спину, вплотную. Я обязан его схватить. И схвачу.
— Думаешь, это мог быть я?
— Нет, не думаю. Разве что ты сумел меня провести. Но я думаю, что ты знаешь больше, чем сам считаешь. Время посидеть и поразмыслить у тебя есть. Вот и размышляй. Перебери все, что случилось, все, что ты видел или думал, что видел. Потом мне скажешь.
Дневной свет едва брезжил, когда Чантри добрался к себе домой. Размешал угли в плите, поставил греться воду для кофе. Когда вошла Бесс, он спал, положив голову на руки. Приготовив кофе, она потрясла его.
— Что случилось, Борден? Почему ты встал?
— Подумал, что слышу кого-то. Вышел и посмотрел. Потом проснулся Билли, он вспомнил кое-что, и я сходил в канцелярию.
— Среди ночи?
— Важное дело было, Бесс. Билли вспомнил клеймо на той гнедой лошади. Я проверил, оказалось, клеймо принадлежит семье Сэкеттов.
— Я о них слышала. Убивают направо и налево, так?
— Нет, Бесс, не так. Лучших людей и лучших граждан, чем Сэкетты, еще поискать. Они родом с холмов Теннесси, но народ порядочный. Стрелять им порой случалось, но такие уж тут места. Здесь нужны мужчины, не тряпки.
— Вот почему я хочу переехать, Борден. На Восток, в Вермонт.
— Что я там буду делать? Кроме коров я ничего не знаю.
— Ферму заведешь. Найдешь какую-нибудь работу.
— Бесс, — терпеливо проговорил он, — мы уже обсуждали это не один раз. В этом городе живет пятьдесят человек из тех, кто имел ферму на Востоке, и ничего у них не вышло. Теперь они здесь, и некоторые устроились совсем неплохо. Я никогда не найду там себе подходящего места, Бесс.
— Борден, я боюсь. Боюсь, что тебя убьют. В тебя стреляли, много раз. Я знаю! Ты мне не говоришь, Присс рассказала. Весь город об этом твердит. Ты ей нравишься, знаешь? Всегда нравился.
— Все со мной будет нормально. Никогда не было так, чтобы строилось нечто новое, и при этом никому не было плохо и никто не погиб. Я не хочу умирать. Все, чего я хочу, это быть с тобой и Томом, но кто-то должен исполнять мою работу. Кому еще ее делать?
— Лэнгу Адамсу. Он хоть холостой.
— Скоро женится. Он ухаживает за Блоссом Гейли.
— Знаю. Милая женщина… Только… ну, слишком долго прожила среди мужчин, там, на своем ранчо. Слишком свободно разговаривает. Выросла, знаешь, среди ковбоев.
— Поверь, Лэнг мог найти и похуже.
— Борден… я не собиралась говорить, но… в общем, я тоже ночью что-то слышала.
— Когда?
— Ты спал. Я слышала шум, но вставать не стала. Кто-то ходил возле конюшни. Приподняла занавеску и едва разглядела какую-то фигурку. Не настолько, чтобы узнать, кто это, только поняла, что там человек. Вошел в конюшню, потом вышел. Подошел к заднему крыльцу и посмотрел сквозь сетку.
— И ты не позвала меня?
— Борден, ты бы очнулся от глубокого сна, а он уже был там, и в темноте. У него были все преимущества.
