Луис Ламур - Одинокие мужчины

Каждый из нас на свой лад борется с надвигающимися переменами. Новому будут противиться даже те, кто считает себя просвещенным или прогрессивно мыслящим, потому что все мы убеждены: наш образ жизни — самый лучший.

Я доволен тем, как мне живется, и мне хочется, чтобы эта жизнь продолжалась как можно дольше, но я понимаю, что рано или поздно всему приходит конец. Даже эти книги когда-нибудь истлеют, и только мысли, заложенные в них, будут жить. Книгу уничтожить легко, но идеи, которые воспринял человек, победить невозможно.

Он помолчал немного, потом спросил:

— Вам, должно быть, надоела стариковская болтовня?

— Нет, сэр. Я слушаю вас с большим интересом. У нас в крови тяга к знаниям… я имею в виду Сэкеттов. Наша земля в холмах Теннесси скудна и дает лишь самое необходимое. Мы и понятия не имели, как мало знаем, пока не приехали на Запад.

Я посмотрел на него, и мне стало стыдно.

— Я едва умею читать, сэр, с трудом разбираю слова. Некоторые откапываю, словно койот кролика. Вот сейчас гляжу я на ваши книги, сэр, и думаю, сколько нового они могли бы мне рассказать.

Я встал, почувствовав, как навалилась усталость.

— Моими учебниками были горы, — сказал я. — А также пустыни, леса и прерии. Теперь мне следует учиться, читая книги.

Дон Луис тоже встал и протянул руку.

— Каждый из нас учится по-своему. Возможно, нам стоило бы поделиться знаниями друг с другом. Спокойной ночи, сеньор.

Выйдя из дома, я подошел к воротам, чтобы подышать прохладным ночным воздухом. У стены недалеко от меня тлел огонек сигареты.

— Как дела? — спросил я по-испански.

— Хорошо, сеньор.

Вакеро держал сигарету в кулаке. Он наклонил голову, чтобы не возвышаться над стеной, и глубоко затянулся. Огонек разгорелся и опять потускнел.

— Мы не одни, сеньор. Ваши друзья ждут там, за воротами.

Значит, индейцы нашли нас. Что ж, в Соноре наступают веселенькие времена.

Повернувшись, я направился обратно в дом. Дон Луис как раз выходил из своего кабинета.

— У вас много лошадей? — спросил я.

— Столько, сколько понадобится, — заверил он.

— Вы можете дать нам по три на каждого? Сейчас я не могу вам заплатить, но…

— О плате не может быть и речи, — прервал он. — Ваш брат — муж внучки моего старинного друга. Лошади в вашем распоряжении. — Он внимательно посмотрел на меня. — Что вы собираетесь делать?

— Ваш вакеро сказал, что индейцы поблизости. Думаю, он прав, поэтому нам остается только бежать. Будем менять лошадей, не останавливаясь, может быть, удастся удрать.

Дон Луис пожал плечами.

— Может быть. Скажу, чтобы лошадей приготовили к рассвету.

— За час до рассвета, — уточнил я, — и спасибо вам.

Лошади были готовы, мы проворно оседлали их, первыми усадили детей. Люди дона Луиса рассредоточились вдоль стен на случай, если необходимо будет прикрывать наш отход. Конь подо мной гарцевал, ему не терпелось двинуться в путь, но я обернулся к Дорсет. В полумраке рассвета ее лицо казалось бледным, глаза — необыкновенно большими. Наверное, я и сам выглядел так же.

— Видите вон ту высокую скалу? — и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Скачите туда, скачите изо всех сил. Индейцы совсем близко, но лошадей они оставляют поодаль. Если повезет, прорвемся, прежде чем они успеют выстрелить хотя бы пару раз.

Шестнадцать вакерос стояли у стен с винтовками наготове. Еще несколько человек ждали у ворот, готовые распахнуть их.

Дон Луис подошел ко мне, протянул руку, и я пожал ее.

— Vaya con dios, amigo[5], — сказал он мрачно и подал знак людям у ворот. Те проворно распахнули их.

Мы промчались через ворота, и в тот же миг все шестнадцать вакерос выстрелили. Одни наметили цель заранее, другие палили по возможным укрытиям апачей.

Во главе скачущей во весь опор кавалькады находились мы с Испанцем Мерфи. Я успел заметить, как из-за кустов поднялась темная фигура, и уже приготовился выстрелить, но конь сбил его, и тот покатился по земле. Чья-то лошадь затоптала его. И вот мы, миновав засаду, несемся дальше, а вакерос стреляют в индейцев, которых мы выманили из укрытий.

Наш ориентир, высокая сосна, была примерно в миле от ранчо, и мы сломя голову скакали прямо к ней. У сосны мы перевели лошадей на рысь, и я оглянулся.

— Как дела? Никто не отстал?

— Я скакал последним. Все в порядке, — ответил Баттлз.

— Никто не ранен?

— Мне обожгло плечо, — сказал Рокка. — Ничего серьезного.

Некоторое время мы шли быстрой рысью, потом галопом, затем опять рысью, после чего перешли на шаг. Мы все время меняли ритм движения. В полдень все остановились у родничка, который журчал у подножия покрытой травой дюны. Мы напоили лошадей, оседлали тех, которые бежали порожняком, и двинулись дальше.

Мы ехали быстро, обходя стороной места, где индейцы могли устроить засаду, и настороженно следили, не появится ли где облако пыли — верный признак погони. Нам приходилось остерегаться не только индейцев, но и многочисленных разбойников, а также мексиканских солдат, которым наверняка не понравилось бы наше присутствие здесь. Все это время дети и не думали плакать, они не издали ни звука — вот уж этому апачи их научили.

К вечеру мы въехали в заброшенную деревню, где сохранились развалины глиняных хижин и недостроенная церковь; в сточной канаве журчала вода.

В углу одной хижины мы обнаружили скелет мексиканца в истлевшей одежде. Видимо, он пал в сражении, поскольку рядом лежало ружье. На левой руке виднелась костяная мозоль — результат неправильно сросшегося перелома, а потому рука была короче правой.

Тампико осмотрел скелет, потом перевел взгляд на ссохшуюся кобуру с вырезанным на ней инициалом — большой буквой «Б».

— Так вот где это случилось, Бенито, — задумчиво проговорил он и, обернувшись ко мне, добавил: — Я знал его. Парень он был паршивый, но отважный.

На заросшем сорняками поле мы нашли картошку и лук. Сварили кофе и похлебку из вяленого мяса, кукурузы и овощей. Еда получилась на славу. Правда, особенно рассиживаться не было времени.

Испанец вытер руки о штаны и взглянул на меня.

— Пора в путь, — сказал он. — Я чувствую запах смерти.

Джон Джей Баттлз уже сидел на коне. Мы не заставили его долго ждать, хотя опять пришлось расседлать лошадей и заменить их другими.

К концу дня жара сделалась нестерпимой, ни малейшего дуновения ветерка. Мы продолжали скакать, стараясь поменьше поднимать пыль. Вдруг Мерфи разглядел дым костра, который в форме вопросительного знака поднимался от подножия холма. Мы знали, чем это чревато, и, пришпорив коней, помчались к северу, насколько позволяла местность.