парохода лежал прямо, с юга на север, высокие скалы не пропускали ни малейшего луча. В ущелье царил полный мрак, освещаемый лишь огнями судна.
На изгибах резкие переходы от тьмы к свету и обратно производили какое-то странное впечатление театральности. Мы то шли в тени скал, на верхушке которых смутно чернели контуры острых пиков и деревьев, то вдруг выплывали на залитое белым светом пространство, при котором четко вырисовывались очертания берегов в мельчайших подробностях, точно днем.
Эта словно по волшебству менявшаяся панорама была так эффектна, что я не мог от нее оторваться и долго сидел на палубе после того, как мои спутники уже спустились вниз, в каюту.
Вдруг до моего слуха донесся стук пароходных колес. Сначала я думал, что это лишь эхо того шума, который производит наше судно, но вскоре убедился, что навстречу нам идет другой пароход. И в самом деле, вскоре впереди показались огни — яркие красные огни на носу парохода.
Встреча произошла в самом темном месте — в узком ущелье реки, но штурманы ловко провели суда на безопасном расстоянии друг от друга. Хотя фарватер здесь и суживался, однако он все же был достаточно широк, чтобы дать свободно разойтись двум пароходам.
Река в этом месте образовывала короткую излучину. С того момента, когда встреченное судно появилось из-за поворота, и до того мгновения, когда оно промелькнуло мимо нас, прошло около двух-трех минут. Словно два огненных метеора, пароходы пронеслись друг мимо друга, и вахтенные не обменялись ни словом. Однако я успел разобрать название встречного судна — «Красавица Миссури» — раньше, чем оно скрылось за соседней высокой скалой.
Я стоял, глядя ему вслед, затаив дыхание, в странном волнении. Отчего мое сердце забилось так сильно? По Миссисипи ходило много пароходов, и в этой встрече с «Красавицей Миссури» не было ничего удивительного. Быть может, скажет читатель, у меня были какие-нибудь воспоминания, связанные именно с этим судном?
Нет, мое волнение было вызвано совсем другим обстоятельством. На мостике около дамской каюты я мельком увидел группу, состоявшую из трех лиц. Я так был этим удивлен, что сначала не поверил своим глазам. Но двух из них я сразу узнал, так как свет от фонаря падал прямо на них. Третье же лицо стояло в тени, и я не мог различить его черт. Однако при виде этого человека у меня сразу мелькнуло ужаснейшее подозрение.
Зато я прекрасно рассмотрел его спутниц. Это были мадам Дардонвилль и ее дочь. Мужчину же, стоявшего рядом с ними, я не узнал, так как мое внимание было всецело поглощено дамами, и я не успел разглядеть как следует его лицо. Я видел только, что это был мужчина, больше ничего. И тем не менее подозрение, тяжелое предчувствие какой-то беды сразу охватило меня. Мне стало казаться, что моим друзьям грозит неведомая опасность.
Я был бы очень рад, если бы мне удалось убедить себя, что я ошибся и что это была только галлюцинация. Правда, лицо мадам Дардонвилль и в особенности лицо красавицы Олимпии промелькнули мимо меня быстро, словно в сновидении. Но все же впечатление получилось достаточно яркое. Я даже заметил, что у молодой девушки очень грустное выражение. Не могло быть никакого сомнения, что мадам Дардонвилль и ее дочь находились на борту «Красавицы Миссури».
Впрочем, что тут было такого невероятного? Может быть, мадам Дардонвилль удалось покончить с делами раньше, чем она предполагала, и она решила, не дожидаясь Луи, поехать вдвоем с дочерью в Новый Орлеан. Путешествие это и не продолжительно, и не опасно, а в Соединенных Штатах женщины даже в те времена привыкли ездить одни.
Да, но они были не одни. Кто был их спутник? Какой-нибудь знакомый или родственник? Или же просто слуга?
Мне хотелось убедить себя в этом и таким образом избавиться от смутного опасения, которое начало все сильнее и сильнее тревожить меня. Но какой-то внутренний голос продолжал упорно нашептывать мне, что это был вовсе не друг, а враг, и притом не кто иной, как Жак Депар.
Глава ХIII
БЕСЕДА ШТУРМАНОВ
Я не мог бы ясно формулировать, чего я боялся. Какой-то опасности — да, но какой именно? Допустив даже, что я был прав и что спутником мадам Дардонвилль и ее дочери был Жак Депар, — что могло грозить им от его присутствия? С другой стороны, почему я решил, что это был именно он? Я не имел для этого никаких оснований. Наоборот, поразмыслив, я даже не мог дать себе отчета, почему этот человек мне пришел на ум. Может быть, просто потому, что мои мысли были заняты историей с получением чека и что мы намеревались расследовать это дело тотчас по приходе в Сен-Луи, куда наш пароход должен был прибыть утром.
Но все это еще не давало мне права заключить, что именно Депар стоял рядом с мадам Дардонвилль и Олимпиеи на мостике «Красавицы Миссури». Чем больше я думал об этом обстоятельстве, тем более невероятным оно представлялось мне.
Отъезд мадам Дардонвилль из Сен-Луи показался мне все-таки весьма странным, в особенности когда я вспомнил о ее последнем письме, в нем она определенно звала нас и обещала ждать, чтобы вместе возвратиться на «Султане». Может быть, она переменила свои планы и сообщила об этом Луи в другом письме? Судя по ее второму письму, она давно уже собиралась в Новый Орлеан, но ее задерживали дела. Может быть, эти дела неожиданно быстро закончились и она решила выехать, не дожидаясь прихода «Султана»? Тогда она, наверное, написала третье письмо, которое уже не застало нас в Новом Орлеане.
Все это было возможно, но в общем все эти предположения казались мне маловероятными. Нет, здесь крылась какая-то тайна!
У руля, в застекленной вахтенной будке, стоял штурман и молча смотрел вперед. Я хотел было вступить в разговор с ним, но как раз в этот момент на смену ему явился его помощник. Потягиваясь и протирая глаза, он подошел к рулю. Смена произошла просто: один вышел из будки, а
