Луис Ламур - Гора сокровищ

Если Чарли Мак-Кер решил свести счеты с Тайрелом, могу ему только посочувствовать… Ему и его парням. Пастухи-мексиканцы, работавшие у Тайрела, любили его и по одному его слову готовы пойти за ним в огонь и в воду.

Конечно тот парень, которого я видел, — если это действительно был он, — мог просто приехать в город по своим делам, но все-таки лучше сохранять бдительность и не подставлять спину.

Мы собирались выехать на рассвете и направиться в горы, поэтому все улеглись пораньше.

Я снова сходил в корраль, чтобы убедиться, что все спокойно. Было тихо. Дом погрузился в темноту — там все спали. Завидев меня, лошади тихонько заржали — они знали, что я всегда приношу им угощение. На этот раз я угостил их морковкой и стоял у ограды, слушая, как они ей похрустывают. Вдруг до моего уха донеся стук копыт. Кто бы это?

Я был вооружен, поэтому отступил в тень и, присев, спрятался за столбом ограды.

Всадник перешел из галопа на шаг, въехал во двор ранчо и, поколебавшись немного, спешился и привязал коня. Это была женщина.

Я вышел из-за ограды и сказал:

— Что привело вас сюда, мэм?

Женщина резко обернулась, но когда она заговорила, в ее голосе не было страха:

— Кто тут?

Я узнал этот голос — он принадлежал Хуане Петигрю.

— Это Телль Сэкетт, мэм. Я проверял лошадей.

— Вот, я привезла это для вас. — Она подошла ко мне и всунула мне в руку пакет. — Берите и ничего не спрашивайте. — Она взглянула на меня. — Вы, Сэкетты, хорошие люди. Мне рассказывала о вас Тина, а мой кузен когда-то работал у вашего брата в Море. Я хочу помочь вам и не понимаю, почему мой муж не отдал вам этот пакет.

После этого она села на лошадь и ускакала — впереди у нее была долгая, трудная дорога.

Вернувшись в дом, я присел у огня — интересно, что же передала мне Хуана? Это был большой коричневый конверт, похожий на те, в которых хранят документы или что-нибудь в этом роде. Он был перевязан веревкой. Я разрезал ее и вскрыл конверт.

Когда я увидел его содержимое, у меня по коже побежали мурашки. В конверте лежали листы, исписанные рукой отца.

Несколько мгновений я держал их в руках, пытаясь унять бешеное биение сердца. А может, он жив?

Раз конверт этот принесла мне Хуана, значит он хранился у Нативити Петигрю. Он же знал, что у отца есть семья, так почему не отослал его нам?

«Апрель, 20. Погода ужасная. Сильный ветер, мокрый снег. В горах еще лежит снег, но Бонтам хочет идти дальше. Его энтузиазма хватит на двоих. Мне это не нравится. Уверен, что все это плохо кончится. Бастон — очень тяжелый человек. Я ругался с Суоном по поводу того, как он обращается с Ангусом.

Апрель, 23. Проясняется. Тропа очень грязная, трава мокрая. Лошади падают от усталости. Никто не знает гор, только я. Они понятия не имеют, каково там в это время года. Они не хотят показывать мне карту. Все это бредовая затея».

Я не отрываясь читал отцовские записи. Бумага пожелтела от времени и кое-где выцвела, так что некоторые слова было невозможно разобрать.

«Апрель, 26. В лагере. Третий день. Лошади проваливаются в снег по брюхо, кругом высокие сугробы. Мои попутчики не выходят только потому, что знают: в таком снегу ничего не найдешь. Атмосфера постепенно накаляется. Сегодня Пьер устроил Андре выволочку. Думал, что… Ангус сохраняет спокойствие. Петигрю много болтает, но делает свое дело. Он совсем не понимает, что происходит.

Апрель, 29. Сегодня выходил из лагеря. Снег начал таять. Все развезло. Несколько раз начинался дождь со снегом.

Апрель, 30. Показали карту. Ничего хорошего. Если бы не жена и мальчики, ноги моей здесь бы не было. Рассчитывал подзаработать и осесть в одном месте, построить дом, дать образование сыновьям. Ориентиры на карте выбраны неудачно, плохо различимы на местности, главный — дерево — вообще упало.

Май, 4. В лагере, в горах. Три дня вели поиски, копали. Ничего не нашли. Нас выследили юты. Пьер не… Или юты, или отсутствие золота. Суон впал в тоску, Андре кипит от ярости, Петигрю спокоен. Он что-то скрывает».

Оррин поднялся с кровати:

— Что это ты читаешь?

— Что-то вроде дневника, который вел отец. Мне привезла его Хуана Петигрю. Я его еще не дочитал.

— Лучше ляг и поспи. Я думаю, нам придется нелегко. Что бы там ни было написано, подождет до утра.

— Ты прав. — Я смертельно устал. Мы проехали уже много миль, а впереди нас ждала дорога потрудней. Из дневника отца я пока не узнал ничего нового, только почувствовал, как с каждым днем накалялась атмосфера в поисковой партии. Суон и Андре впали в отчаяние. Петигрю, казалось, тянул время, а Пьер все не хотел верить, что затея провалилась… У Петигрю ведь оказалось столько денег, что он смог купить ранчо и скот. Может, земля и скот здесь не очень дороги, но все-таки они что-нибудь да стоят.

Вытянувшись на койке, я задумался над тем, что прочитал. Отец, конечно, не был мастером пера. Он недолго учился в школе, а потом много читал, но с грамматикой у него, как и у меня, были нелады.

Зачем он все это записывал? Может быть, в этих записях таится какой-то скрытый смысл? Что, если он хотел описать для нас свои последние дни, чувствуя, что ему не суждено вернуться домой? Но почему у него появилось такое ощущение? Ведь он был сильным, выносливым человеком, хотя и осторожным при этом. Может быть, он вел дневник просто на всякий случай — если вдруг с ним что-нибудь случится.

Зачем же тогда Хуана принесла его мне? Потому, что это был дневник отца и предназначался для нас? Или потому, что она не хотела, чтобы Петигрю вновь ушел в горы?

Почему я об этом подумал? А не поможет ли этот дневник определить, где погиб отец? Или где зарыто золото?

Петигрю вернулся из экспедиции с деньгами, но Андре об этом не знал, иначе ограбил бы его. Он или Суон.

Но и Андре вернулся оттуда не с пустыми руками. А вдруг они все-таки нашли золото, только не все, а часть его?

Находясь в Сан-Луи, мы пользовались лошадьми Эстебана, но в то утро оседлали своих жеребцов и с первыми лучами солнца двинулись в путь. Утро было холодным и ясным, и я вдыхал полной грудью свежий горный воздух.

Мы ехали на запад, туда, где высились два горных пика — Бланка и Болди, которые, если смотреть на них под определенным углом, представлялись одной гигантской горой. Такими считали их и индейцы, о чем свидетельствуют многочисленные предания.

Мы ехали, останавливались, чтобы отдохнуть, и снова продолжали свой путь. Вечерами я читал своим товарищам дневник отца, время от времени передавая его Оррину.

Из записей отца было видно, как изо дня в день в лагере нарастала враждебность.

«Нат Петигрю верующий человек, но постоянно за всеми подсматривает, подслушивает и всюду сует свой нос. Он работящий, хорошо выполняет свою работу, не откажется помочь. Хорошо ездит верхом, меткий стрелок, но я ему не доверяю. Он держится сам по себе, не со всеми.