Второй сопровождающий, Келсо, выглядел намного старше Джакоба: его темно-рыжие волосы были заметно тронуты сединой. Келсо уже дважды сопровождал фургоны до Сан-Франциско, был ветераном двух или трех боев с кайовами и команчами.
Мы неуклонно продвигались под покровом ночи на запад, внимательно вглядываясь в горизонт. Перед рассветом фургон останавливался. Днем, как я уже говорил, мы спали, играли в карты и ждали наступления темноты, которая несла с собой долгожданную прохладу и спасение от невыносимой жары.
Когда ехали, почти не разговаривали. Отец, прежде очень общительный, с каждым днем, видел я, все более углублялся в себя и, бывало, за день не произносил ни слова. Может быть, это явилось результатом его неважного самочувствия, а может, что-то иное, что по мере нашего приближения к Калифорнии настойчиво беспокоило его и внушало тревогу.
Однажды во время короткого отдыха, который мы нередко давали лошадям, Джакоб Финней подъехал ко мне, предложил:
— Хочешь, сынок, прокатиться верхом, а заодно поможешь мне разглядеть следы индейцев.
Один из пассажиров возразил:
— Не пугали бы вы ребенка!..
— Нет, сэр, — ответил я. — Мне не страшно... Хочу сказать, я не из трусливых! — Так не хотелось выглядеть перед посторонними маленьким мальчиком, который всего на свете боится, хотя сердце мое, признаюсь, сильно тогда забилось.
Финней посадил меня перед собой на седло.
— Мы не должны разговаривать, — поставил он условие. — Будем только слушать. Договорились?.. Индейцы обычно спят по ночам, но иногда как раз в это время возвращаются на свои стоянки. И нам нужно обнаружить их раньше, чем они нас.
— Тогда мы сразимся с ними! — Я чуть не задохнулся от восторга.
— Да, сынок, сразимся. Но только запомни! — охладил он мой пыл. — Если есть возможность избежать столкновения, ею нужно непременно воспользоваться, ведь в противном случае наша дальнейшая поездка окажется под угрозой.
Наш фургон казался в этом открытом пространстве таким маленьким, таким одиноким и заброшенным. Шесть человек и одни во всем мире!.. Мы спали, читали, а по ночам видели над своими головами не звездное небо, а лишь один грубый брезент. И еще мы вслушивались, постоянно вслушивались.
Дневные остановки стали совсем короткими и всегда в таких местах, которые надежно могли укрыть нас от врагов. В целях предосторожности, прежде чем фургон трогался с места, мы все ложились на пол. И замирали на какое-то время.
Сопровождающие Джакоб и Келсо по очереди занимались приготовлением еды. Костры разжигали ненадолго и из таких пород деревьев, которые были вовсе бездымными или дымились едва заметно. Ни звука лишнего, ни звяканья посуды, ни чьего-либо повышенного голоса...
Стенки нашего фургона были выше, чем это обыкновенно принято делать в этих краях, но брезентовый темно-коричневый верх — ниже, чем у прочих фургонов для переселенцев: дабы не привлекать внимания наших возможных врагов.
С тех пор как мы начали двигаться вблизи реки Колорадо, темпы наши значительно замедлились, почти все дни приходилось прятаться в укрытии.
Индейцы до сих пор нам не повстречались. Правда, как-то раз Джакоб Финней обнаружил их следы, но они, как выяснилось, были оставлены несколько дней назад.
Мой отец всю дорогу молчал, время от времени с трудом подавляя приступы мучительного кашля. Напротив нас в фургоне сидел худой высокий шотландец Томас Фразер. Серый, дурно сшитый костюм, в котором он ехал, был ему явно не по росту, слишком мал. Весь день он что-то записывал в своем блокноте, который вынимал из внутреннего кармана. Его узкие плечи, когда он, склонившись, едва не касался бумаги, походили на распростертые крылья птицы, собирающейся взлететь. Фразер быстро водил огрызком карандаша по блокнотному листу. И мне было интересно, как он может что-то записывать, когда фургон все время подпрыгивал на ухабах. Но спросить его об этом было как-то неловко. Когда же экипаж останавливался, Фразер садился на первый попавшийся придорожный камень и погружался в собственные мысли.
Как-то ночью, прежде чем начать поиски реки для водопоя, мистер Фарлей отвел лошадей к небольшому, почти незаметному озерцу, словно притаившемуся среди холмов.
— Теперь у нас вполне достаточно воды, чтобы напоить лошадей, — пояснил Фарлей. — А как только животные почуют реку, тотчас выведут нас к ней, даже погонять не придется. У нас и без того достаточно вещей, которые, случись что, создадут такой чертов шум, что на него тут же сбегутся индейцы со всей страны.
— Индейцы и в самом деле могут обнаружить нас? — переспросил я не без внутреннего опасения.
— Надеюсь, не обнаружат, сынок, — успокоил меня мистер Фарлей. — Но всякое может быть. Индейцев не так уж и много, если взять страну в целом, но, знаешь, они имеют обыкновение появляться, когда их ждешь меньше всего. И юмы, поверь, могут доставить достаточно неприятностей, к тому же они прекрасные воины. Твой отец порасскажет тебе об этом, попроси его.
С ружьем в руках вернулся Джакоб Финней.
— На северо-востоке виден дым костра, — сообщил он. — Тоненькая струйка.
— Как далеко? — заволновался Фарлей.
— Шесть — восемь миль, может, и того меньше. Мне кажется, они на этой стороне реки. — Он помолчал. — Могу поискать выход к реке.
Фарлей покачал головой.
— Нет, мы сделаем это вместе. Начнем двигаться, едва стемнеет, и, пожалуйста, никаких поспешных действий, никакого шума. С Божьей помощью, перейдем реку раньше, чем они обнаружат нас.
Я затаил дыхание, Фарлей взглянул на меня.
— Думаю, сынок, как станет темно, индейцы двинутся по нашим следам. Сейчас тихо, и все вроде идет своим чередом. Звуки тут разносятся быстро, и любое движение в тишине легко обнаружить. Да ладно, Джакоб! Выброси ты все это из головы, пойдем вместе и попробуем использовать предоставленный судьбой шанс.
Было так жарко, что воздух казался раскаленным. Фургон на стоянке окружали могучие кедры, и лошади лениво щипали редкую травку под ними. Вокруг, куда ни глянь, раскинулся лес, под ногами — песчаник, и далеко за лесом — скалистые горы.
— Они все хорошо продумали, — говорил мне отец медленно и тихо, постукивая по обшивке фургона. — Она настолько плотно пригнана, что можно освободить лошадей и добраться до Галфа по воде.
Отец мой нередко приводил меня в недоумение. Вот и теперь с самого начала пути нельзя было не заметить, что Фарлей, Финней и Келсо относились к нему, как-то особенно выделяя, как к равному, считаясь с его мнением, а я никак не мог понять почему, чем он заслужил это.
Конечно, отец и прежде немало путешествовал, но, наверное, одного этого было недостаточно.
