Борден нахмурился. Убитый поел в «Бон тоне», заплатил за еду и ушел. Следовало спросить, завтракал он или обедал… или даже ужинал. Похоже, из этого следует, что он пробыл в городе не один час.
Ну хорошо, что мы имеем? Жертва выходит из ресторана. На следующее утро находят труп — и где она была между этими двумя событиями? Не то чтобы в городе много мест, куда можно пойти.
Чантри вышел из спальни, на ходу заправляя рубашку в брюки. Бесс обернулась к нему.
— Борден, откуда явился этот человек?
— Неизвестно, — сказал он. — Это одна из вещей, которые надо выяснить.
— А как он сюда попал?
Чантри одарил жену широкой улыбкой.
— Как я об этом не подумал? На чем-то он должен был приехать! Как удобно иметь толковую супругу.
— Обыкновенный здравый смысл. Если он не с дилижансом прибыл, значит, верхом, больше никак.
Чантри подобрал шляпу.
— Где, в таком случае, его лошадь? Приколю тебе свой значок — если найду, куда прикалывать.
Бесс его отпихнула.
— Иди ищи его транспорт. Это хотя бы удержит тебя от глупостей.
Чантри прикрыл за собой ворота, погруженный в размышления. Каждый день мимо них проезжало по два дилижанса — туда и обратно. Если неизвестный прибыл дилижансом, то появился он здесь около полудня, это выходит, он пробыл в городе — где живет меньше шестисот человек — несколько часов. Кто-нибудь да видел его, не иначе..
Шагая прогулочным шагом по уличной пыли, Чантри добрался до тротуара, остановился и затопал, стряхивая с обуви пыль. По направлению к нему шла девушка: хорошенькая девушка с живым личиком и большими голубыми глазами. Самую чуточку излишне разряженная и обвешанная побрякушками.
— Луси Мари?
Девушка остановилась, немного встревоженная. Значок маршала ее обеспокоил — подумал хозяин значка, — а также тот общеизвестный факт, что оный хозяин женат и счастлив в браке.
— Как Мэри Энн?
— Хворает. Лучше ей так и не становится. Я… хотела бы, чтобы она смогла отсюда уехать. Ей нужен отдых.
— Скажи ей, что я о ней спрашивал.
Мэри Энн Хейли жила в городе уже два года, вместе с Луси Мари и двумя другими девушками, занимая дом на задней улице. Теперь вот заболела… вероятно, чахотка. Девочки этой профессии подхватывают туберкулез одна за другой.
Чантри возвратился в амбар и взглянул на лежащего на столе. Скоро его придется хоронить, но погода стоит прохладная, холодная даже, можно немного с этим подождать. Как-то неохота зарывать его в землю. У такого человека должен быть дом… слишком хорошо он за собой следил для обычного перекати-поля.
Дверь открылась, и вошел доктор Тервилиджер.
— Этот?
— Этот. Поглядите-ка, док. Что-то здесь не таи. Он очень хорошо одет — в стиле фронтира. Я про то, что вся его одежда точно по нему. Сделана на заказ. Оружие его было в деле. Шпоры у него такие, какие носят в Мексике или в Калифорнии, а большинство народу здесь, кто работает верхом, — это парни из Канзаса или Миссури, да еще из Техаса нескольких занесло. Он много бывал на солнце, сами видите. Из револьвера последнее время не стреляли, но ухаживать за ним ухаживали. По-моему, единственное, что не вяжется с остальным, — это его рубашка. Не укладывается у меня в голове, как это человек, одевающийся с таким тщанием, — и вдруг носит рубашку на два размера больше, чем надо.
Тервилиджер прожил на свете сорок пять лет, двадцать из них — на службе в армии, и мало чего осталось на свете, чего он не повидал.
— Вот я сидел тут и соображал, как бы снять рубашку с покойника, который, уж верно, начал коченеть.
— Давай сначала снимем жакет. Он не такой окоченелый, как ты думаешь. Ну-ка… помогай.
Приподняв мертвого, они выпростали его руки из рукавов и стянули жакет. Доктор внимательно его осмотрел, потом передал Бордену.
Тот поднял одежку на вытянутых руках. Сзади засохло немного крови. Совсем немного, если вспомнить, что рана находилась спереди. Отверстия, оставленного пулей, не было.
— Провалиться мне! — удивился Чантри. — Похоже, пуля не прошла навылет.
— Прошла, — угрюмо произнес доктор. — Взгляни-ка сюда.
Достав хирургические ножницы, он разрезал рубашку сзади вдоль спины. Доктор наклонил тело вбок, и оба уставились на него. Лицо врача оставалось мрачным.
— Стреляли в него два раза, — сказал он, — первый — в спину, почти в упор. Видишь? Пороховые ожоги. А это — вылетевшие из дула зерна пороха внедрились в кожу. Стрелявший рассчитывал его убить, но не получилось. Вот, смотри. Выстрелил второй раз — судя по траектории, убийца либо лежал на полу и стрелял вверх, либо стоял, когда мнимый покойник начал подниматься с пола. Я бы сказал, скорее второе.
— В рубашке только одна дырка от пули, — отметил Борден. — Док, как вы думаете, не могло быть так, что стрелявший не хотел, чтобы рана была заметна, — выстрелил в спину и переменил рубашку. С мертвого снял, а которая на два номера больше — надел? Наверно, собирался еще раз выстрелить, но тот вдруг сел и получил еще пулю, и она его прикончила? Хотя он и от первой раны умер бы. А потом тот надел на мертвого его жакет и оставил тело в таком месте, чтобы подумали: убили его по пьянке.
Доктор кивнул.
— Звучит убедительно, Борд. Преднамеренное, обдуманное, хладнокровное убийство — так я это вижу.
— Похоже… да, похоже.
— И что будешь делать?
Чантри пожал плечами.
— Видите ли, когда оба вооружены и оба повинны в ссоре, дело одно. Преднамеренное убийство — совсем другое. Я не брошу этим заниматься, покуда этот человек не сядет в тюрьму.
— Борд, подумай, с чем ты столкнешься. У нас в городе всего несколько сот населения, но вокруг больше сотни шахтеров и старателей и, надо считать, с полсотни ковбоев и просто бродяг. Да того, кто это сделал, давно и след простыл!
— Нет, — медленно проговорил Борден Чантри. — Я так не думаю, доктор. Никакой бродяга не стал бы возиться, чтобы подобным образом замаскировать убийство. Он бы сбежал, и все. Нашел бы лошадь и смотал удочки. Здесь поработала рука подлеца, никаких сомнений, и я ставлю на то, что он все еще в наших краях!
— Тогда гляди в оба, Борд. Очень хорошо гляди. Когда до преступника дойдет, что ты подозреваешь местного, настанет твоя очередь! Он запаникует и решит: единственный выход — это расправиться с тобой!
Бордену Чантри исполнилось двадцать четыре, а мужскую работу он выполнял с одиннадцати лет. Увильнуть от труда, уклониться от ответственности — такое ему никогда не приходило в голову. В местах, где он жил, подобные фокусы не проходили. Судили о человеке по тому, как он выполнял свою работу, а не по тому, чем он владел или откуда приехал. В одиннадцать лет Борден Чантри пас стадо, принадлежавшее соседу, отъехавшему в Техас, и получал телят в качестве вознаграждения.
