«Дорогой Телль!
Нашего с Оррином сына похитили апачи. Оррин сейчас в Вашингтоне. Тайрел болен. Вы можете мне помочь?
Лаура Сэкетт».
Значит, у Оррина есть сын! А мне так никто и не соизволил сообщить об этом, хотя, если учесть, что я бродяжничал, переезжая из города в город, это неудивительно. Если уж на то пошло, мне совсем не обязательно об этом знать.
Никто из родственников понятия не имел, где я, но теперь об этом поздно говорить. Когда я попал в беду и мне понадобилась помощь, все, кто мог, примчались на выручку, и если мальчишку Оррина украли индейцы, надо действовать быстро, пока его не убили… если уже не убили.
Никто не знает, как апачи поступят в каждом конкретном случае. Они могут убить ребенка сразу, а могут, если он им понравится, сохранить ему жизнь и воспитать его, как одного из своих, с такой же любовью и заботой. Все зависело от того, сколько ребенку лет, как он себя ведет и как быстро индейцам надо убираться восвояси.
Я знал, что апачи уважают храбрость. Им не нужны слабые и трусливые, а к тем, кто умоляет пощадить их, они не испытывают ничего, кроме презрения.
Апачи уважают в человеке качества, которые присущи им самим. Смелость, сила духа, выносливость и умение охотиться и скрываться от охотников — вот качества, которые только и способны обеспечить выживание в их суровой, полной опасностей жизни.
Тусон замер, притихший под палящими лучами полуденного солнца, когда мы, вздымая пыль, ступили на главную улицу города, рыская по сторонам в поисках салуна или столовой, где можно было бы, укрывшись от солнца, промочить горло и услышать последние новости, до которых так охочи все бродяги.
Мы въехали в город с опаской, потому что у каждого из нас было немало врагов. Мы въехали, отстегнув ремешки с револьверов, готовые удирать или драться — как повезет. Но изнывавшая от зноя улица была пустынной. Температура воздуха в тени была не меньше сорока.
— Все, что требуется этому городишке, — сказал Джон Джей Баттлз, — это побольше воды и людей классом повыше.
— Это и в аду не помешает, — ответил Испанец. — Давайте лучше найдем тень.
Мы были одиночками, тертыми калачами, путешествовавшими по нехоженым и безлюдным тропам. Мы ничего не знали друг о друге, пока не встретились в Юме, и даже теперь знали лишь немногим больше. Но мы вместе страдали от голода и жажды, дрались с индейцами и глотали дорожную пыль, поэтому теперь мы стали друг другу братьями.
У нас за плечами были свои горести, и свои битвы, и сожаления о содеянном, о чем мы никому не рассказывали и не любили вспоминать. Но не с кем было делить наши переживания, поэтому мы носили их в себе, но при этом сохраняли безмятежный вид. Люди, которым не с кем поделиться, умеют хорошо скрывать свои чувства. Мы часто шутили над тем, к чему на самом деле относились очень серьезно.
Мы были сентиментальны, но никогда не показывали этого, потому что недруг, догадывающийся о твоих чувствах, имеет над тобой преимущество и может им воспользоваться тебе во вред. Ведь выигрыш в покер зависит не только от выпавших тебе карт.
Хотя мы и прошлись насчет Тусона, мы любили этот город и были рады, что добрались до него.
Я был всего лишь простым парнем с теннессийских холмов, который жил так, как привык жить. Ма не была образованной женщиной, но у нее были свои принципы и нерушимые понятия о честности и справедливости, а когда дело касалось вопросов чести, и Па, и она не знали компромиссов.
Па держался тех же принципов, что и Ма, но он научил нас и другим вещам: как защищать справедливость и не уступать никому, даже если дело доходило до драки. Он учил нас драться и умению выживать и ориентироваться в дикой местности — в пустыне или в горах, учил играть в карты лучше любых профессионалов, хотя сам он карты не любил.
— С волками жить — по-волчьи выть, — любил повторять он и показывал нам, как передергивать и крапить колоду, обучал разным мошенническим приемам.
В Тусоне наша группа распалась. Рокка отправился в мексиканский квартал к друзьям, и Испанец Мерфи с ним. У Джона Джея Баттлза, как и у меня, были свои планы.
Выбора у меня не было, времени тоже — я должен сделать все, что в моих силах, для спасения сына Оррина. Почищусь, перекушу и найду Лауру Сэкетт.
Я с ней никогда не встречался и не знал, как она выглядит, но любая женщина, понравившаяся Оррину, непременно понравится и мне. Наши дороги давно разошлись, поэтому я почти ничего не знал о братьях. Знал только, что Тайрел женился на девушке из старинного испанского рода и что у него все хорошо. Знал, что Оррин выставил свою кандидатуру на выборах и победил, и хотя до меня доходили слухи о его женитьбе, ничего определенного известно не было. Я понятия не имел, как его жена оказалась в Тусоне в то время, как он находился в Вашингтоне. Но это меня не касается, я не люблю лезть в чужие дела. Если захотят — расскажут, у меня и своих проблем хватает.
Ресторан «Мухобойка» представлял собой длинный узкий зал с окнами, белым потолком и глиняным полом. Вдоль зала была расставлена дюжина столов, сбитых из сосновых досок, и достаточное количество стульев и лавок, причем ни один предмет из ресторанной мебели не мог держаться твердо на своих четырех ножках. Тем не менее еду здесь подавали вкусную, а после изнуряющего зноя пустыни оказаться в тихом, прохладном месте было сущим блаженством.
Когда я, пригнув голову, переступил порог ресторана, мне потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к полумраку зала.
Посетителей было немного. За одним столиком сидели три молодых армейских офицера, за другим — двое мужчин постарше, с женами. По соседству с ними разместились Джон Титус и Башфорд — два уважаемых человека. За столиком в углу, у окна, прислонив к нему зонтик от солнца, сидела красивая молодая блондинка. Когда я вошел, она быстро взглянула на меня и отвернулась.
Похоже, мой костюм был непрезентабельным и не подходил к такой ситуации, но зато я превосходил всех прочих посетителей силой. На моих стоптанных сапогах звенели большие калифорнийские шпоры. На потрепанных джинсах темнело кровавое пятно. Я, правда, побрился, но длинные, отросшие лохмы отнюдь не красили меня. И конечно же на поясе висел шестизарядник в кобуре и нож, а в руке я держал винчестер.
Миссис Уоллен, хозяйка ресторана, вспомнила меня.
— Как поживаете, мистер Сэкетт? — спросила она. — Вы только что вернулись?
— Четверо вернулись, — сухо ответил я, — а двоим не повезло.
Титус оглянулся в мою сторону.
— На вас напали апачи?
— Ага. Человек пятнадцать — двадцать.
— Вам удалось уложить кого-нибудь?
— Да, — коротко ответил я, усаживаясь за столик у стены лицом к двери, чтобы видеть, кто будет входить в зал.