Несмотря на пелену в глазах и кровь во рту, Чик знал – он может победить. Превозмогая боль и черпая силы в отчаянии, он начал наносить сильные удары.
Левой, правой, левой, правой, удар за ударом в массивный корпус и жестокое лицо. Руки устали бить, но Херман уже "поплыл", широко открыв рот, боролся за каждый вздох.
Отступив на шаг, Чик сделал ложный выпад и, когда его соперник, защищаясь, поднял руки, сильно ударил правой в живот. Затем, увертываясь от захватов соперника, он бил и бил его по корпусу. И вдруг перед ним никого не оказалось, а его самого пытались остановить чужие руки.
– Стой! Да стой же! Ты убьешь его!
Его оттащили.
Рек Херман остался лежать у стены амбара с окровавленным и разбитым лицом.
Чика Боудри держали Джек Дарси и Рейни, уводя от человека, за которым он так долго охотился, от Река Хермана, называвшего себя раньше Карлом Дайсоном. Боудри знал, что ему больше не придется искать деревянное седло.
Он потряс головой, отгоняя липкий туман, и с удивлением уставился на Рейни.
– Как ты здесь оказался?
– Я хотел жениться на сестре Джека, – объяснил Рейни, – но меня опередил Дан Лингл. Я знал, что убийца жены Лингла где-то рядом.
– Это только одно убийство. Второе было в Техасе. – Боудри взял у Мэг оружейный пояс и повесил на плечо. – Не следовало мне этого делать, – сказал он, показывая на Хермана, которому Дарси помогал встать на ноги, – но меня задела его самоуверенность.
– Он давно заслужил хорошую трепку, – согласился Рейни, – но надо оставить его в живых… до суда и веревки.
Вместе с пленником они подошли к корралю. Морганы ждали с настороженно поднятыми головами.
– После того как ты доставишь лошадей хозяину, почему бы тебе не вернуться? Здесь много свободной земли и пастбищ.
Боудри снял шляпу и сбил с нее пыль.
– Я – рейнджер, – сказал он, – а для рейнджера всегда есть работа. Подойдешь к концу тропы, а там уже видна другая. Мне это вроде как нравится.
В окне банка зияли две пулевые пробоины, а на коновязи, где упал кассир, пытаясь выстрелить вдогонку бандитам, запеклась кровь. Лем Пуллитт умер здесь, у коновязи, но успел сказать, что в него стреляли, когда он поднял руки вверх.
Чик Боудри стоял на деревянном тротуаре, на его смуглом лице, напоминающем лицо индейца-апачи, не было написано ничего.
– Не нравится мне это, – пробормотал он. – Или бандит – хладнокровный убийца, или кому-то потребовалось убрать Пуллитта.
Он снова осмотрел улицу, приглядываясь к домам, к тротуарам, к лошадям у коновязей. Убивают многие, но убить сдавшегося человека с поднятыми руками… в Техасе так не поступали. А Лем подчинился грабителям, иначе он не стал бы, умирая, стрелять им вслед.
Бандиты приехали в город двумя группами. Первый, с винтовкой, спешился напротив "Отдыха ранчеро", в то время как остальные подъехали к банку. Один остался с лошадьми, а трое вошли в банк.
Когда внутри прозвучали выстрелы и люди высыпали на улицу, человек с винтовкой открыл огонь. Он прикрывал отход остальных, но что с ним стало потом? На улице он так и не показался.
Генри Планк, клерк на станции дилижансов, подскочил к двери и начал стрелять по убегающим грабителям. Он утверждал, что одного ранил. Боудри сдвинул шляпу на затылок и, нахмурившись, оглядел улицу.
Из банка вышел крупный человек с пшеничными усами и багровым лицом и подошел к Боудри. На нем был широкополый пыльный стетсон.
– Вы рейнджер?
Боудри взглянул на него, и тот почувствовал, как по спине пробежал неожиданный холодок. В этих глазах было что-то, от чего ему стало не по себе.
– Зовут Боудри. Называют Чик. А вы – Бейтс?
– Да. Меня называют Большой Джим. Я – банкир. Или лучше сказать, был банкиром.
– Что, так плохо?
Боудри посмотрел вверх по улице. Бандиты появились оттуда. Их нельзя было увидеть, пока они не въехали в городок, а ускакали они в противоположном направлении, где через минуту или две скрылись за тополиной рощицей.
На той стороне улицы, где он стоял, располагались банк, конюшня, магазинчик и кузница. На противоположном конце улицы чуть вперед выступало здание салуна "Отдых ранчеро", напротив находился корраль, затем два дома, танцевальный зал, теперь закрытый, и "Походная кухня" – нечто среднее между салуном и столовой. Прямо напротив расположилась станция дилижансов.
– Да, – сказал Большой Джим, – так плохо. Я отдал деньги в кредит. Слишком много, слишком. В ближайшее время расчетов по кредитам не ожидается. Несколько недель назад я одолжил десять тысяч Джексону Кегли и собирался одолжить еще десять, которые теперь украли.
– Кто такой Кегли?
– Кегли? Владелец "Отдыха". К западу от города у него большие пастбища, с восемьюдевятью тысячами голов скота. Его земля доходит прямо до реки Вест-Форк. Там, где ранчо у Тома Ровея.
– Вы думаете, это сделал Ровей? В бумагах я читал что-то подобное.
Бейтс пожал плечами.
– Я видел Тома Ровея всего два раза за пять лет. Он убил пару человек в перестрелках, потом отправился в каталажку за выстрел в спину. Три года назад он вернулся и привел с собой Мига Барнса. Барнс тоже крутой парень, во всяком случае так о нем говорят.
– А почему вы подозреваете Ровея?
– Боб Сингер – здешний ковбой – видел его пятнистую лошадку. По-моему, все ее видели. На ней приехал человек с винтовкой. Гнедое пятно на левой задней и такое же – на левом плече.
– За ними послали погоню?
Бейтс смутился.
– Никто не хотел ехать. Том Ровей ловко обращается с винтовкой и шестизарядником. Боб Сингер тоже не подарок, но он отказался ехать, и после этого люди вроде как сникли. В конце концов поехали я, Кегли и Джоэл. След потерялся в реке, в Вест-Форк.
– Джоэл?
– Мой сын. Ему двадцать один, и он у меня неплохой следопыт.
Чик прошелся мимо банка. В боковом окне тоже виднелась дыра от пули. Если в таком городишке начинали стрелять, то стреляли как следует. Он дошел до "Отдыха ранчеро" и вошел внутрь.
В салуне, кроме бармена, Боудри увидел еще троих. Крупный, красивый мужчина, стоящий у бара, улыбнулся ему. Человек, раскладывающий пасьянс за карточным столом, носил привязанную к бедру кобуру. Третьим был ковбой с квадратным подбородком и соломенными волосами.
– Вы, наверное, Боудри, – сказал мужчина у бара. – Меня зовут Джексон Кегли. Это мой салун.
– Здравствуйте.
Чик посмотрел на ковбоя с соломенными волосами. Тот иронически усмехнулся.
– Я – Рип Кокер, а эта усохшая фиалка за карточным столом – Боб Сингер. Лучше приглядывай за ним, рейнджер, он хорошо владеет железками – и теми, что стреляют, и теми, что клеймят.
Сингер враждебно посмотрел на Кокера, и его губы сжались, когда он вернулся к картам. Чик заметил этот взгляд и обратился к Кегли.
– Вы знакомы с Ровеем. Как по-вашему, он мог ограбить банк?
– Не знаю. Он чертовски хорошо стреляет. Мы дошли по его следу до Вест-Форк.
Кокер оперся локтями о стойку бара. Его клетчатая рубашка была поношенной и вылинявшей.
– Ровей не такой уж пропащий, – вставил он, – мне сдается он на такое не способен.
– Эту пятнистую лошадку никто не перепутает, – нетерпеливо сказал Сингер. – Другой такой в наших краях нет.
Кокер с неприязнью посмотрел на Сингера.
– Зачем же он тогда приехал на ней? Если ты собрался грабить банк, ты сел бы на самую заметную лошадь в округе?
Боб Сингер сердито покраснел и поднял глаза, в которых читалась угроза, но все же промолчал.
– Пойду пройдусь, – сказал Боудри.
Он вышел и опять оглядел улицу. У него начинала проклевываться идея – в этом деле не сходились концы с концами. Чик зашел в ту часть "Отдыха", где находился отель, и снял комнату, затем опять вышел на улицу.
Его взгляд привлекла дорожная пыль необычайного оттенка. Боудри сошел с тротуара, присел на корточки и начал просеивать ее сквозь пальцы. Он что-то обнаружил, завернул в сигаретную бумагу и положил в карман.
Сингер вышел из салуна и наблюдал за ним. Не обращая внимания на ковбоя, Боудри подошел к тому месту, где был привязан его чалый. Когда он сел в седло, к двери банка подошел Бейтс.
– Вы ведь не собираетесь к нему в одиночку?
Боудри пожал плечами.
– Почему бы и нет? Я еще не видел на его счету ни одной могилы.
Он развернул чалого к дороге. Его мучило тревожное чувство. Что-то здесь не так, все казалось уж очень понятным, даже подготовленным, да и все они слишком легко согласились обвинить Ровея.
– Лично я, – сказал Боудри чалому, – согласен с Кокером. Преступник на лошади, которую знает вся округа, – это даже не смешно.
Первые несколько миль тропа была сносной, затем постепенно стала ухудшаться. Она змеилась выше и выше, а местность становилась все суровее. Узкая тропа шла по краю утеса, который обрывался на несколько сотен футов вниз ко дну сухого каньона. Неожиданно тропа перехлестнула через гребень в зеленый луг, который перелился в другой, тот в следующий, и все они были окружены деревьями. В конце последнего луга, в глубине долины стояла хижина, из трубы поднимался дымок. Рядом паслось несколько коров, в коррале стояли лошади.
