Она чуть направила меня в жизни, подсказала что-то в нужный момент, помогла преодолеть нелегкий переходный возраст, когда мальчик становится молодым человеком.
Чего она ждала от судьбы? Уверенности и обеспеченности? Несомненно. Однажды мисс Нессельрод сказала, что наши судьбы в чем-то схожи: оба остались одинокими, и в этих словах ее прозвучал оттенок печали, намек на то, что когда-то, давным-давно, с нею рядом был, может быть, человек, отвергший ее ради денег, положения или чего-то другого. Это, естественно, лишь мои предположения, но ведь такое вполне возможно, поэтому и нельзя сбрасывать со счетов.
Что бы ни явилось причиной, но мужественная женщина собрала все свои небольшие деньги на поездку, веря в удачу, приехала в Калифорнию, рассчитывая найти свое место в жизни.
Может быть, она перебралась сюда, потому что на востоке ее хорошо знали? Приехала, чтобы скрыться от кого-то? Начать новую жизнь здесь, где никто не мог ткнуть в нее пальцем или унизить, зная, кем она была в той, прошлой жизни?
Кто бы она ни была, несомненно одно: мисс Нессельрод — женщина смелая и необычайно талантливая... К такому выводу я приходил каждый раз, когда думал о ней.
Поездка по пустыне давала мне немало поводов и времени для размышлений. Разговаривать становилось все труднее, поскольку узкие дороги были рассчитаны для передвижения друг за другом, колонной. Еще и жажда отбивала охоту беседовать. Поэтому каждый ехал в одиночку, мечтая, размышляя или просто дремал в седле.
Над нами пролетел канюк, далеко впереди показался любопытный койот, а позади оставалась дорога, едва различимая в лучах солнца.
Теперь во главе колонны ехал Франческо: Финней приотстал, поджидая меня. Я повернулся к нему в седле, кивнул на дорогу:
— Что-то слишком много путешественников развелось, что они делали там, у лавки?
— Наверное, охотники, — предположил он. — Интересно, что они тут ищут?
Солнце пригревало все сильнее, глаза уставали от напряжения, и чудились пыльные дьяволы, выписывающие пируэты в пустыне, а потом вдруг заманивающие к переливающемуся голубизной озеру, которое тотчас исчезало при нашем приближении.
Пот струился по лицу. Я вытер лоб и щеки цветным носовым платком, протер кожаную ленту внутри шляпы.
Далеко впереди, на фоне голубой воды миража, появился силуэт невероятно высокого всадника.
Франческо обернулся ко мне и показал рукой в направлении темной фигуры, настолько далекой, что она была едва различима.
— Рамон, — обрадовался Франческо. — Скоро ты увидишь его.
— Что-то известно об этом человеке? — поинтересовался я.
— Он — Рамон, — ответил лаконично Франческо и несколько минут ехал молча. — Шаман. Человек магии. Хороший наездник, — добавил он.
Мы постепенно сближались. Но Рамон не двинулся нам навстречу, просто сидел на лошади, поджидая нас. Какой, интересно, он: молодой, старый?.. На большом расстоянии это трудно определить, но сидел он в седле очень прямо.
— Он знает, где обитают дикие лошади, — сказал Франческо.
По мере приближения голубое озеро таяло на глазах, один Рамон оставался на своем месте.
— Он знает тебя, — сказал, удивив меня, Франческо.
Но я его никогда не видел.
Рамон оказался стройным, а когда мы подъехали ближе, я понял, — и невысоким, худощавым человеком. В рубашке с открытой шеей, брюках из оленьей кожи, поддерживаемых широким ремнем. Сбоку ножны, ружье запрятано в кожаный чехол, расшитый бисером.
— Я Рамон, — представился он.
— Меня зовут Иоханнес Верн, — ответил я. — А это, — я повернулся, кивнув на своих спутников, — Джакоб Финней и Монте Мак-Калла. Остальных вы знаете.
— Нет, не знаю.
Я удивленно добавил:
— Это Франческо, Алехандро, Мартин, Диего, Джей и Селмо.
По мере того как я называл имя каждого, он переводил взгляд с одного на другого. Рамон был сед, и это еще более оттеняло необычность его жгучих черных глаз и коричневой кожи, какой отличались индейцы с восточного побережья.
Для них стало привычным называть детей испанскими именами, хотя у каждого было и свое собственное, известное лишь его близким и семье. Без сомнения, этот обычай родился в миссиях, где святые отцы для собственного облегчения нарекли детей индейцев испанскими именами.
Рамон повернул свою лошадь и поскакал вперед, показывая нам путь. Франческо ехал рядом со мной.
— Он не похож на кахьюлла, — сделал я вывод.
— Я же говорил тебе, он не кахьюлл. Он Рамон, и... все.
— Но я не знаком с ним, как он заметил.
Франческо, повернув голову, посмотрел на меня:
— Я и не говорил, что ты его знаешь. Я сказал — он тебя знает.
Конечно, это было не одно и то же, но откуда он-то знал меня? С каких пор?
Рамон скакал на серовато-коричневом жеребце с черной гривой и хвостом и таким же темным окрасом возле копыт. У него была мощная шея, какой я не видывал ни у одной лошади. И весь он выглядел очень сильным.
Мы продвигались вперед весь день. Рамон ни разу не остановился до тех пор, пока не свернул на тропинку, ведущую к скоплению валунов. Огромные камни скрывали от глаз людских небольшое озеро.
Рамон спешился, напился из него воды и пригласил всех последовать его примеру. Он наблюдал, как я подходил к озеру и зачерпывал ладонями воду.
— Иоханнес — человек пустыни, — неожиданно обронил он.
— Возможно, — не возражал я, сухо добавив: — Пусть пустыня сама решит.
Мы сделали привал, и каждый отдыхал под собственной лошадью. Селмо готовил еду.
— Лошади, — сказал Рамон, — будут здесь.
Он быстро изобразил на песке контуры воображаемой карты, пометив места, где в настоящее время сделан привал и где мы обнаружим диких лошадей и тропинку между этими двумя точками.
— Здесь, — он ткнул пальцем, — горы. А здесь очень узкий проход. Дорога ведет к морю, — он посмотрел на меня, — в Лос-Анджелес. Там, — он махнул рукой на север, — долина Сан-Хуан. — Рамон показал на восток, направо. А там пустыня. — Он опять взглянул на меня. — Пустыню ты уже пересекал. Сколько вам нужно отловить лошадей? — спросил он.
— Четыреста, если получится, — ответил я. — Пятьсот, конечно, было бы еще лучше.
— Это много.
— Но нам и нужно много. Скоро в страну прибудет немало людей, и всем понадобятся лошади.
— Не сомневаюсь, — ответил Рамон и неожиданно спросил: — А ты умеешь читать книги?
— Умею.
— Я никогда не видел книгу, — признался он с тоской в голосе.
— Пустыня — та же книга, — ободряюще заметил я. — И в ней немало интересных страниц.
— Да, — согласился он. — И ни одна страница не похожа на другую.
— Вы живете недалеко отсюда, Рамон?
