Казавшиеся раньше изумрудными пастбища теперь почти сплошь были выбиты скотом. С каждым годом его разводили все больше и больше, не задумываясь о будущем, и вот все вокруг заполонили жесткие, несъедобные сорняки. Трава здесь росла редкая; местами, там, где коровы съели ее до основания или просто вытоптали копытами, виднелись проплешины. Ветер постепенно выдувал сухую, ставшую похожей на пыль почву, а остатки травы вместе с корнями вымывали редкие, но сильные в этих местах дожди. Водопои и ключи, раньше щедро питавшие всю долину, теперь почти пересохли и редко-редко наполнялись до краев.
— Климат меняется! — упрямо твердили Дрейк, Хилл и другие старожилы.
Но постоянно сокрушаясь по поводу постигшего их бедствия, ни один из них не желал взглянуть правде в глаза.
В свое время местные ранчеро с угрюмой настороженностью наблюдали за тем, как Барри Меррано, вернувшись, обживается на отцовском ранчо, и только презрительно усмехнулись, услышав от него, что они сами истощают свою землю, разводя больше скота, чем она может прокормить, а перемена климата тут ни при чем. Но разве они могли прислушаться к его советам!
Повернув направо, дорога стала подниматься в гору. Это была даже не дорога, скорее коровья тропа, выбитая в земле бесчисленными копытами и продувавшаяся ветрами до самого верха. Но вот впереди замаячила Изгородь. Погрузившись в невеселые воспоминания, Барри медленно приближался к дому, который Мигуэль Меррано когда-то построил для своей юной жены у подножия столовой горы.
С тех пор как он вернулся в Виллоу-Спрингс, прошло четыре года, но молодому ранчеро они показались вечностью. Конечно, когда он вознамерился поселиться здесь, ему было хорошо известно о ненависти соседей к его отцу. Однако про себя он твердо решил встретить все невзгоды лицом к лицу и завоевать себе место на полюбившейся земле, ведь это ранчо — все, что осталось ему от родителей.
Но не прошло и трех дней с его появления в этих местах, как дюжина вооруженных людей прискакала на ранчо и поставила его в известность, что им, жителям Зеркальной долины, соседи-мексиканцы не нужны.
Барри выслушал их, стоя в дверях отцовского дома, и, неожиданно улыбнувшись, стал в эту минуту больше похож на ирландку-мать.
— Мне страшно жаль, что вы напрасно проделали такой долгий путь, — вежливо заявил он тогда, — но я твердо решил остаться.
— Убирайся отсюда, — взревел Стэнгл, — или мы вышвырнем тебя прочь!
— Тогда зачем попусту время терять, — спокойно промолвил Меррано, — почему бы вам не приступить к делу?
Грязно выругавшись, Стэнгл схватился за винтовку, но его рука, стиснувшая приклад, неохотно разжалась, и очень осторожно он убрал ее прочь. Никто из них не заметил, где до этого Меррано прятал дробовик, но теперь его дуло смотрело прямо им в глаза.
— Простите, джентльмены, но я терпеть не могу, когда в меня стреляют. Я очень мирный человек и ненавижу насилие, но в доме у меня достаточно боеприпасов и, поверьте на слово, обычно мой дробовик не промахивается. Если я пущу его в ход, уверен, даже на людей вроде вас он произведет сильное впечатление. Поэтому не стоит испытывать судьбу. А теперь, джентльмены, если не возражаете, я бы хотел вернуться к делам. Вы предпочитаете уехать сами или мне сделать парочку выстрелов?
Бормоча про себя проклятия, они удалились. Джо Стэнгл убрался последним.
Еще три дня спустя налетчики вернулись, чтобы построить знаменитую теперь Изгородь. Они перегородили тропинку, которая вела от фермы Меррано в Виллоу-Спрингс к городу. Ненависть и недавняя обида придали им сил. Изгородь получилась не меньше двух метров в высоту, крепкая, будто из камня, даже разъяренный бык вряд ли справился бы с ней. А затем шестеро с винтовками затаились возле нее, поджидая Барри, чтобы помешать ему сломать их творение.
Рано утром они увидели, как Меррано поднимался по тропинке на своем чубаром коньке, и уже вскинули винтовки, приготовившись в любой момент открыть огонь. Но то, что случилось дальше, заставило их забыть обо всем. Подъехав к Изгороди почти вплотную, Барри спешился и аккуратно снял притороченный к седлу большой моток крепкой проволоки. Не понимая, что за игру он затеял, фермеры не отрывали от него глаз. Вдруг до них дошло: молодой Меррано строил изгородь со своей стороны, еще выше, еще крепче той, что не так давно возвели они. Такими дураками они еще никогда себя не чувствовали. Цедя сквозь зубы бессильные ругательства и сжимая от злобы кулаки, они беспомощно наблюдали, как ненавистный мексиканец, словно в насмешку над ними, делал в своей стене пять бойниц против их четырех. Он не остановился до тех пор, пока его изгородь не поднялась высоко над первой, а потом все так же молча сел на своего коня и неторопливо поехал к дому.
Кэб Кэссиди, имевший, похоже, самую дурную репутацию среди ранчеро Зеркальной долины, хохотал тогда, утирая слезы, — так он не смеялся никогда в жизни. Но потом его смех внезапно оборвался.
— Дураки мы, — безнадежно махнув рукой, тяжело вздохнул он. — Не знаю, как вы, ребята, но я чувствую себя полным идиотом и, честно говоря, мне стыдно перед этим мальчишкой. Вы как хотите, а я возвращаюсь домой!
Пряча глаза, они один за другим оседлали лошадей и разъехались по домам. Больше никто из них никогда не вспоминал об этом эпизоде. Изгородь с тех пор в разговорах тоже не упоминалась.
Тем не менее все они про себя гадали, что предпримет Меррано, так как другого пути из долины, кроме как по тропе, не существовало. Они терпели целых три недели, и вдруг, к их величайшему изумлению, Барри Меррано как ни в чем не бывало приехал в город за припасами. Едва дождавшись, когда он уедет, они помчались взглянуть на Изгородь. Казалось, произошло чудо: Изгородь оставалась нетронутой. Не поверив своим глазам, фермеры тщательно осмотрели ее — ни одного прохода!
Хотя он никогда в жизни не признал бы этого, но в глубине души Джим Хилл почувствовал странное облегчение. Тем не менее он недоумевал, как и все остальные. И поскольку любопытство снедало его, то не поленился подняться в горы, рыская на коне то тут, то там среди ущелий. Прошло не меньше месяца, пока Джим снова объявился в городе. Зайдя промочить горло в Фаро-Хаус, он восхищенно объявил столпившимся вокруг него и изнывающим от нетерпения фермерам:
— Знаете, что придумал проклятый мексикашка? Он просто-напросто проложил туннель через Шею!
Любого, кроме Джима Хилла, за такие слова неминуемо назвали бы лжецом. Шеей они именовали небольшую базальтовую перемычку, соединявшую столовую гору с остальной горной цепью. Уже не в силах сдерживать свои чувства, все немедленно вскочили в седла и понеслись в горы. Хилл не соврал — в базальтовой стене действительно чернел проход.
