– Поверит ли он этому, когда услышит, что величайший его враг нашел приют в лагере его детей? Когда ему скажут, что кровожадный ингиз курит трубку у вашего огня? Что бледнолицый, убивший так много его друзей, расхаживает среди делаваров? Что вы, мой великий канадский отец не так глуп!
– Где тот ингиз, которого боятся делавары? – спросил вождь. – Кто убил моих молодых людей? Кто смертельный враг моего великого отца?
– Длинный Карабин.
Делаварские воины вздрогнули, услышав хорошо известное имя. По их изумлению ясно было видно, что они впервые узнали, что в их власти находится человек, приобретший такую славу среди индейских союзников Франции.
– Что хочет сказать мой брат? – спросил Твердое Сердце с удивлением.
– Гуроны никогда не лгут! – холодно ответил Магуа; он прислонился головой к краю хижины и прикрыл смуглую грудь легкой одеждой. – Пусть делавары пересчитают своих пленников; среди них они найдут одного, чья кожа не красна и не бела.
Наступила долгая пауза. Вождь отошел в сторону посоветоваться с товарищами, а гонцы отправились, чтобы собрать старейшин племени.
Один за другим воины входили в хижину, и важное известие, сообщенное Магуа, передавалось каждому. Все встречали его с изумлением. Новость передавалась из уст в уста, и вскоре во всем лагере поднялось сильное волнение. Женщины бросили работу, стараясь уловить отдельные слова, нечаянно срывавшиеся с уст воинов. Мальчишки, оставив свои игры, расхаживали среди взрослых, с любопытством и восторгом прислушиваясь к отрывистым восклицаниям отцов, поражавшихся смелостью ненавистного врага.
Когда возбуждение несколько улеглось, старейшины принялись серьезно обсуждать, как защитить племя в таких щекотливых и затруднительных обстоятельствах. Во время этой суеты и общего волнения Магуа не только не покинул своего места, но остался в той же позе, неподвижной и внешне совершенно равнодушной к тому, что происходило вокруг него. Но ничто не ускользало от его бдительного взгляда. Хорошо зная характер народа, с которым он имел дело, Хитрая Лисица предвидел все их возможные решения; можно сказать, что во многих случаях он знал их намерения прежде, чем сами они сознавали их.
Совещание делаваров было непродолжительно. Когда оно закончилось, общая суматоха возвестила, что за совещанием вождей должно немедленно последовать торжественное собрание всего племени. Такие собрания происходили только в самых важных случаях.
Хитрый гурон, коварный и мрачный наблюдатель, сидевший поодаль, понимал, что его предложения будут обсуждаться на собрании всего племени. Он вышел из хижины и молча подошел к площадке перед лагерем, где уже начали собираться воины.
Прошло около получаса, пока все, включая женщин и детей, не заняли свои места. И когда солнце стало подниматься над верхушками горы, у подножия которой делавары устроили свой лагерь, большинство их уже сидели на своих местах. А когда его яркие лучи брызнули из-за очертаний деревьев, окаймлявших возвышенность, число собравшихся превышало тысячу.
Только старейшие и опытнейшие имели право излагать перед собранием предмет обсуждения. Пока один из таких людей не обнаружит желания говорить, никакие воинские подвиги, природные таланты или ораторский дар не оправдали бы юношу, решившегося прервать молчание. В данном случае престарелый воин, который должен был говорить, долго молчал, по-видимому, взволнованный важностью того, что ему предстояло сообщить. Молчание тянулось гораздо дольше обыкновенной паузы, предшествующей совету; но даже самый младший из мальчиков не обнаруживал нетерпения. По временам глаза кого-либо из индейцев поднимались от земли и обращались к одной из хижин, отличавшейся от остальных только тем, что она была лучше других защищена от непогоды.
Наконец в толпе пробежал тихий шепот, и все сразу поднялись со своих мест. В это мгновение дверь хижины, о которой только что шла речь, отворилась; оттуда вышли три человека и медленно направились к месту совета. Все они были стары, старше всех присутствовавших стариков; но тот, что шел посредине, опираясь на своих товарищей, достиг возраста, до которого редко доживает человек. Его фигура, некогда стройная и прямая, как кедр, теперь согнулась под гнетом более чем столетней жизни. Упругая, легкая походка, обычная для индейца, исчезла; старик медленно совершал свой долгий путь, дюйм за дюймом. Его темное сморщенное лицо составляло резкий контраст с длинными белоснежными кудрями, рассыпавшимися по плечам в таком изобилии, словно они оповещали, что прошла вечность, когда в последний раз волосы были пострижены.
Одежда этого патриарха, ибо так можно было его назвать, была богата и внушительна, но вполне соответствовала простым обычаям людей его племени. Она была сделана из лучших звериных шкур, лишенных шерсти и покрытых причудливыми рисунками, изображавшими его былые боевые подвиги. На груди его красовались медали, некоторые из серебра, а две из золота. То были дары белых, полученные им в течение его долголетней жизни. На руках и ногах сверкали золотые браслеты. На голове его, сплошь покрытой волосами, так как старик давно уже не участвовал в военных походах, виднелось нечто вроде диадемы. Украшавшие эту диадему драгоценности горели среди трех ниспадавших страусовых перьев, выкрашенных в черный цвет и составлявших резкий контраст с белоснежными прядями волос. Его томагавк почти исчезал под накладным серебром, а рукоятка ножа горела, словно рог из массивного золота.
Лишь только утих глухой шум, вызванный появлением уважаемого старца, имя Таменунд стало передаваться шепотом из уст в уста. Магуа слышал о славе мудрого и справедливого делавара. Ему даже приписывали редкое свойство – тайно общаться с Великим Духом. Поэтому Магуа выступил немного вперед, чтобы получше разглядеть черты лица человека, решение которого могло оказать огромное влияние на судьбу вождя.
Глаза старика были закрыты, будто утомились от продолжительного созерцания игры человеческих страстей. Цвет его кожи казался темнее цвета кожи большинства окружающих, так как бесчисленные перепутанные линии образовали сложные и вместе с тем красивые узоры, нататуированные чуть ли не по всему его телу. Таменунд прошел мимо безмолвно наблюдавшего за ним гурона, не обращая на него никакого внимания и продолжая опираться на двух почтенных спутников; он прошел к возвышению, где собрались делавары, и сел в центре с величием монарха и видом отца.
Ничто не могло быть выше того благоговения и той любви, с которой встретил народ старца. После значительной паузы, требуемой приличиями, главные вожди поднялись со своих мест; подходя к патриарху, они торжественно возлагали его руки на свою голову, по-видимому, прося благословить их. Более молодые вожди довольствовались тем, что дотрагивались до его одежды или даже только приближались к нему, чтобы дышать одним воздухом с престарелым, справедливым и храбрым человеком. Из молодых воинов решались подходить только те, кто отличился какими-либо выдающимися подвигами; большинство же почитали за счастье хотя бы смотреть на лицо так глубоко почитаемого и горячо любимого человека. Оказав старику все знаки любви и уважения, вожди возвратились на свои места, и молчание воцарилось во всем лагере.
